Наш путь за выступ занял несколько бесконечно долгих минут. Руки дрожали от усталости, легкие отзывались острой болью при каждом вдохе. Выступ ничтожно, но спасительно укрывал от ветра.
– С Новым годом, брат! – сквозь стучащие зубы произнес Егор.
– Ага, и тебя, – я попытался улыбнуться, но почувствовал, как обветренные губы отказываются слушаться, норовя треснуть.
Егор кивнул в мою сторону, но не мне, а куда-то за спину. Я обернулся. Рядом со мной из-подо льда торчала макушка крошечной елки. Чудеса!
Я вспомнил день накануне Нового года. В гости приезжала двоюродная сестра Полина – племянница папы. Она навещала нас несколько раз в год, но обязательно на наше с Егором день рождения и перед Новым годом. Она танцевала балет рядом с елкой. Ее белые локоны извивались в воздухе подобно языкам пламени на ветру. Она танцевала под красивую музыку, двигаясь так гибко, словно в ней не было скелета. Каждое движение было легким, как утренняя роса. Вот уж от кого исходило тепло и нежность, так это от Полины.
Вверху, всего в нескольких десятках метров от нас серое облако поедало скалу, медленно скрывая ее в своих недрах. Сердцебиение ускорилось. Волнение подкатывало к кадыку не от облака, сожравшего вершину, а от высоты, на которой мы находились.
– Метров семьсот от подножия, – словно прочитав мои мысли, произнес Егор.
Я приложил усилие, чтобы сглотнуть застрявший в горле ком.
– Осталось немного, братишка! – с безумием в глазах выкрикнул Егор, – Вперед!
Осколки льда разлетались в стороны, ударяли в лицо, стучали незваными гостями в очки. Острые зубья кошек вгрызались в ледяную твердь. Тяжелое, хриплое дыхание сопровождало каждое движение.
Ветер отогнал облако в сторону, будто отворяя вход. Но вместо входа там открывался ужас, который я никак не ожидал увидеть.
***
Вершина расходилась в стороны и напоминала закатанную манжету на каменном рукаве.
Слой льда на камне становился толще с каждым метром, приближавшим нас к вершине.
Взбираться вверх под углом в 45 градусов спиной к земле оказалось тем еще испытанием. Опираться ногами почти невозможно. Вся нагрузка ложилась на руки, которые все время согнуты в локтях, кроме тех коротких моментов во время замаха. Иногда лицо засыпал рыхлый снег, который летел то от ледорубов, то от рвущего пространство ветра.
Мы шли параллельно – Егор слева, я справа. Между нами два с половиной метра почти натянутой веревки. За спиной без малого километр пустоты.
На выходе в вертикальное положение я мысленно поблагодарил Бога, что диагональный путь почти пройден. Осталось совсем немного. Я закрыл глаза и выдохнул, приготовившись вырвать ледоруб из ледяного плена и направить снова в плен на несколько сантиметров выше.
Меня что-то сильно дернуло вниз. Руки против воли почти разогнулись. Я вздрогнул и быстро бросил взгляд на брата. Его не было. Посмотрел вниз. Егор висел в воздухе, беззвучно зевая ртом. Мозг осознал через мгновение и слух вернулся. Егор кричал. Не произносил ни слова – просто кричал. И вопль его был неразборчив; то ли страх, то ли восхищение.
Думать надо было быстро, а действовать еще быстрее. Каждая секунда на счету.
Я напрягся изо всех сил и освободил левую руку, переложив всю нагрузку на правую. Стянул зубами перчатку и выплюнул, просунул руку в лямку ледоруба, два оборота кистью – две петли на запястье. Перевел дыхание. Проделал тоже самое с правой рукой. Прорезиненные пупырчатые рукоятки неплохо цеплялись к перчаткам, но не когда двойная нагрузка. Мысли путались, кружились вокруг, но отказывались складываться во что-то разумное. Сердце затарахтело быстрее клапанов в двигателе спортивной машины.
Пару тройку метров и Егор сможет зацепиться за поверхность. Нужно продержаться. Руки в миг покраснели. Их обжигал лютый ветер. Пальцы немели.
Перед глазами всплыли фильмы, где потерявший контроль над скалой альпинист обрезал веревку и падал навстречу смерти, жертвуя собой для спасения группы. Но это фильмы. Егор ни за что не обрежет веревку, потому что знает – его жизнь в моих руках – моя в его.
Стальными нитями боли пронзало каждую мышцу, каждое сухожилие; когда я вырывал ледоруб изо льда и вонзал вновь, когда подтягивался, чтобы снова повторить, вырвать – вонзить. Руки от плечей и до кончиков пальцев немели и тряслись.
И тогда я увидел Бога. Суровое лицо сложилось из туч и облаков. Черные волосы, белая борода. И глаза, в которых искрилась молния, и… легкая улыбка.
Я закрыл глаза, встряхнул головой и опять посмотрел в небо. Лицо не исчезло, продолжало испепелять искрометным взглядом.