— О, да. Мы можем запустить серию из четырех или пяти книг.
Джек обмакнул рулет в чай и, причмокнув, проглотил его.
— Да. Я уже подумал о матери, потом о тете, потом о тетушке тети, и у каждой есть тайна, которая заставляет пылать их щечки.
— Джек, ты прирожденный психолог. Кто бы мог подумать, что мужчина способен так глубоко заглянуть нам в душу?
Джек скромно покачал головой.
— Такая проницательность, такая тонкость, такая сила выражения. — Люсинда как бы невзначай коснулась его руки. Джек уставился на ее пальцы. — Такой магнетизм. — Голос ее звучал немного хрипло.
Он посмотрел ей в глаза и за шикарными темными очками с громадными стеклами увидел темно-фиалковые глубины, в которых бурлило желание. Губы Люсинды, покрытые помадой густого, насыщенного красно-коричневого оттенка, словно подернутые льдистым глянцем, приоткрылись. Ноутбук, забытый, лежал раскрытый у нее на коленях. Джек вжался в спинку кресла, он давно этого боялся. С тех пор, как впервые почувствовал тот растущий интерес, с которым она начала читать его материал. Долгие разговоры по телефону, в которых они обсуждали сексуальные потребности его героинь. Бесконечные подробности в описаниях тайных желаний его героев. И эта поездка была второй по счету за месяц и имела главную цель — увидеться с ним лично. Должно быть, Гай действительно довел Люсинду до ручки. Джек деликатно покашлял.
— Люсинда…
— Джек… — хрипловато и нежно простонала она. Джек закрыл глаза.
Люсинду Барроуз трудно было назвать женщиной его типа, но, несмотря на это, тело его с радостной готовностью откликнулось на ее призыв. Воздержание, к которому Джек себя приговорил, делало его неразборчивым. У него был вид изголодавшегося мужчины, и в его глазах часто сквозила острая неудовлетворенность. Он уперся в нёбо кончиком языка и, не отрываясь, смотрел на руку Люсинды. Никакой застенчивой женской дрожи. Ее прикосновение было нежным, любознательным и ошеломляюще точным. На висках его выступил пот. Дыхание сделалось рваным и частым. В голове его загудело, словно там на полной скорости мчался поезд. Рука Люсинды медленно ползла вверх по его предплечью, и сердце Джека бешено колотилось. Когда пальцы редактора чуть согнулись, накрывая его грудь, он схватил ее руку:
— Не думаю, что это хорошая идея.
Люсинда посмотрела на него с таким разочарованием, что он едва не поморщился, как от боли. Одним стремительным и точным движением она схватила лежавший у нее на коленях ноутбук.
— Я рассчитываю на то, что вы быстро сделаете правку рукописи. Скажем… к двенадцатому? И отправьте мне рукопись следующей книги, скажем… в январе?
Джек закивал, как пай-мальчик.
Люсинда сунула ноутбук в сумку и встала из-за стола. На ногах у нее были туфли без задника из мягкой кожи. «Кошачьи лапки», — подумал Джек.
— Продолжай писать, Джек. У меня уже слюнки текут в предвкушении следующей книги.
Джек смотрел, как она стремительно уходит от него. Швейцар с подобострастной улыбкой открыл перед ней дверь. Люсинда села в такси и уехала. Джек вновь опустился на стул и скорчил гримасу. Каждый мускул в его теле болел, голова гудела. Тело открыто выражало недовольство своим хозяином. Пытаясь наладить с ним отношения, Джек заказал темного холодного пива в заиндевевшей бутылке.
Он никогда не думал, что у него так хорошо пойдут дела. К тридцати годам он уже пять лет как пытался писать, но показать ему было нечего, за исключением статей в местном журнале и видео о том, как живется в отсутствие самоконтроля. И когда он совсем было потерял надежду, одна женщина с курсов по написанию сценариев, которые он посещал, оставила на своем стуле любовный роман. Он взял книгу в руки и как завороженный уставился на обложку. Как он узнал позже, на профессиональном жаргоне литераторов это изображение называлось «тиски». Брутального вида мужчина сжимал в объятиях полуобнаженную девицу, чьи формы вздымались, взывая об освобождении и разрядке. Джек, открыв рот, смотрел на обложку добрые десять минут. Реакция его тела была неожиданно бурной. В тот день он заперся у себя в квартире с книжкой и ящиком пива и вышел оттуда, чувствуя себя на седьмом небе, словно принял приличную дозу героина.
Он нашел мир, где балом правили честь, любовь и страсть.
Когда мужчина поднажимал, женщина уступала его нажиму, и у всех от счастья сносило крышу. Лучше всего его ощущение описывало слово «защищенность». Уверенность в том, что все будет хорошо. Приятно знать, что, в конечном счете, эти мужчины и женщины найдут друг друга и любовь победит, преодолев все преграды. То был мир, в котором мужчина мог забыть о бдительности, потому что рядом с ним была женщина, которая его любит, и будет любить всегда.