Поневоле мы продолжали общаться с Надей-Женей, которые с видом ангелов не чувствовали за собой вины, что нагрели меня на сумму почти полуторагодичной аренды. Наши разговоры в основном касались совместных работ по содержанию здания, ибо оно у нас было разделено условно — из их половины не имелось автономного аварийного хода. В случае такой необходимости, они могли воспользоваться только нашим черным выходом. Но однажды между делом Женя проговорился и сказал мне с видом упрека, мол, я жестоко поступила, организовав отцу Ермолаю неприятности, ударившие его по карману, почти разорившие его.
— А он мне, конечно, неприятностей не делал, — сказала я, не понимая, о чем Женя говорит, и желая выудить из него больше информации. — И по карману он меня не бил. Так, по-твоему?
— Ну не так, — замялся Женя. — И все же он у вас ничего не забрал. Недоплатил просто. А у него забрали все, еще и посадить хотели, еле откупился.
— Твой поп сам виноват. Он ублюдок. Зря его не посадили.
Больше Женя ничего не сказал. Кто потряс попа, осталось для меня тайной. Но поработали с ним основательно. Видно, серьезные были люди, так что он понял — на меня не коситься, мести не затевать, потому что все повторится.
Эта история не будет полной, если я не напишу о тех точках над «і», которые расставила сама судьба. Прошло еще лет пять, мы уже не работали в своем магазине, потому что книги подорожали и стали не по карману жителям того пролетарского района, где он располагался. Да и вообще — их вытеснил Интернет. А нам стало скучно и тоскливо убивать свою жизнь на барахтанье в безнадежном деле.
И вот снова дал о себе знать мой тихий конник, он позвонил мне.
— Вы помните нашу последнюю встречу? — спросила я после взаимных приветствий.
— Я все помню.
— И мой рассказ о своих проблемах помните?
— А что не так? — насторожился он.
— Наоборот, все так, — успокоила его я. — Настолько просто и естественно получилось «все так», что я тогда даже не заподозрила ничьего вмешательства. Но позже узнала, что у моего врага были большие неприятности, и он связал их со мной.
— А чего он еще хотел? На любого судака находится более крупный хищник.
— Так это вы мне помогли?
— Ну, не сам, конечно, поговорил с надежными людьми.
— И не позвонили мне, не спросили, все ли у меня хорошо, ай-я-я.
— Почему не позвонил и не спросил? — удивился он. — Позвонил и спросил, только не у вас, а у того, кто обещал защитить вас.
Мои конники продолжают хранить меня. Спасибо вам, мои дорогие конники!
И вторая линия сюжета. Прошло еще лет пять. Я была одна дома, муж вышел за покупками. Вдруг телефонный звонок, в трубке знакомый голос, но основательно забытый, так что я не могу припомнить, кому он принадлежит. Голос спрашивает о моих делах, о самочувствии, я молчу с недоумением, и тогда он представляется:
— Любовь Борисовна, это Женя, из вашей аптеки.
— Да, Женя, я слушаю.
— Я хочу попросить у вас прощения за ту историю с неуплаченной арендой. Простите меня. Мы были молодыми, очень глупыми, мы не понимали, что делали. Теперь все изменилось. Мне необходимо знать, что вы простили меня, — да, думала я, слушая его, видно, Женьку жареный петух клюнул, и он надеется вымолить у Бога прощения, вот и собирает сведения, что грехи его тут прощены. Так поступают трусы, когда узнают о смертельной болезни или в других очень сходных случаях — они не умеют с достоинством нести свой крест, снова смотрят, на кого бы его переложить. Это лицемеры, полагающие, что могут и Бога обмануть. Мне ни капельки не было его жалко.
— Что ты тут соловьем заливаешься, да еще так долго? — перебила его я. — Словно так уж трудно простить тебя. Верни долг, и получишь прощение, — он ошеломленно замолчал и даже квакнул, подавившись своими лживыми покаянными фразами. — А не готов делом исправлять ошибки, тогда уволь меня от дешевого спектакля.
Наверное, это было не по-христиански, но я даже не попыталась узнать, что за неприятность с ним случилась. Каждому воздается по делам его.
Раздел 3. Встречи на перекрестках
1. Прикосновение к совершенству
— Заходи, заходи! — донеслось из кабинета директора, едва я приоткрыла дверь. — Ты нам не помешаешь.
Я вошла. Николай Игнатьевич сидел в облаках густого дыма, кайфуя от дорогой сигареты, в свободной позе откинувшись на спинку кресла, и со значением повествовал: