На нем были одежды спортивного покроя, из которых помнится только голубизна денима. Соответственно, обут он был в кроссовки «Конверс».
Впечатление довершала откровенная, во всю верхнюю часть головы — от высокого лба и до макушки, лысина.
От него веяло степным разнотравьем, разогретым в южном июне. И в то же время возникало ощущение, что ты находишься рядом с иной вселенной, где бушуют и сражаются неизведанные стихии. И мой бессознательный порыв: неизведанное — изведать! Он проявился у меня вопросом, обращенным к незнакомцу:
— Как вы думаете, мне долго придется ждать в приемной? — наверное, в нем он усмотрел дерзость, или еще того хуже — развязность, желание зацепить его с определенной, предосудительной целью, ибо отреагировал мгновенно.
Полуобернувшись, он неопределенно хмыкнул. Губы дрогнули и изогнулись в легком сарказме, но из глаз залучилось нечто мягкое, ласкающее. Раздался глуховатый голос, мягкий и бархатистый, как ресницы:
— Это не от меня зависит, — и он отвел взгляд, не призывая отвечать ему.
Меня задело это сочетание высокомерия, теплоты и приязненности во взгляде с холодностью слов. Оно было тем возмутительней, чем непонятней. Скажите, какая цаца! — подумала я и выплеснула досаду толикой хамства:
— Конечно, здесь от вас ничего не зависит.
Никогда не потревоженная никакой страстью, я впервые изобличила ее грозное в себе дыхание.
В приемной я ждала долго и совсем забыла о посетителе, которого сама спровоцировала фактически надерзить мне, как и о своей вызывающей реплике в ответ. Я думала о предстоящем разговоре с директором, ибо пришла просить его об очередном отпуске, который вопреки графику стремилась перенести на лето. Хотелось поехать на море. Да что там хотелось — надо было! В холодное время меня донимали ларингиты, а предупредить их можно было только морскими купаниями и воздухом. Как раз теперь мне предложили путевку в Бердянск. Не упускать же такой шанс из-за какого-то формального графика!
Другой вопрос, давно назревший, был сложнее. Дело в том, что я, по стечению обстоятельств, учредила безобидное, почти игрушечное — так мне тогда казалось — издательство. Сначала издавала то, что заказывали авторы: книги местных краеведов и сказочников, сборники детского творчества, стихи начинающих поэтов, мемуары богатеньких пенсионеров. Это были так называемые библиографические тиражи, выпускаемые в небольших количествах для закрепления авторского права. Заказчики оплачивали эти тиражи и, естественно, забирали их себе. Поначалу у меня не возникало проблем, я получала удовольствие от работы и думала, что так будет всегда.
Проблемы начались, как только я задумала сделать тираж для коммерческой реализации, потому что параллельно торговала книгами и понимала, что выгоднее иметь свой товар. Тогда я и столкнулась с тем, что тираж надо продавать не только в розницу, но и оптом. А как это делать, где, кому? — я не знала. На оптовый рынок надо было еще только выходить и закрепляться там.
Пока моя издательская деятельность производилась в свободное время, я не считала нужным говорить о ней с директором. Зачем? Однако солидный тираж книги в одном городе, даже в регионе, не продашь. Теперь надо было осваивать союзный уровень, а для этого ездить на книжные ярмарки. Заочно, как я делала раньше, участвовать в них легко: подаешь заявку, перечисляешь деньги, и тебя включают в каталог со всеми твоими реквизитами и рекламой, если пожелаешь. Но это не заменяло живое общение, где быстро достигалось взаимопонимание по любому пункту сделки, например такому, как доставка тиражей. В конце концов любое серьезное дело требует личных встреч и бесед.
Словом, мне надо было ехать на ярмарку, для чего требовались свободные дни, или, как тогда называли, отпуск без содержания. Такие отпуска в ту пору предоставлялись крайне редко и по строго определенным Коллективным договором случаям — свадьба, похороны. Поэтому разговор с Николаем Игнатьевичем мне предстоял серьезный.
Очередная ярмарка, на которую я рассчитывала попасть, должна была состояться в Нижнем Новгороде в середине августа. Ее начало удачно совпадало с окончанием отдыха по моей путевке. Короче, сразу же после отпуска мне надо было ехать на ярмарку.
Но вот дверь резко распахнулась, и посетитель наконец-то вышел от директора. Четкость и выверенность его движений не могла остаться без внимания, а их стремительность — завораживала, заряжала действием. Я залюбовалась, наблюдая за ним. А он тем временем подошел к секретарю, отдал ей какие-то бумаги, объяснил, что с ними надо сделать, и ушел.