— Вы не помните меня? Мы часто встречались вас в областной книжной типографии…
Есть маленькие неожиданные загадки природы, непостижимые, да и не постигаемые никем. Так, можно задохнуться пыльцой, рассматривая причудливую геометрию цветка; можно утонуть в горном ручейке глубиной по щиколотки, испугавшись бьющих по ногам камешков; можно, откусив яблоко, рваным краем его плотной кожицы порезать губы. Случайность? Совпадение? Может быть. Везучая, я при встречах с этим человеком как раз и коллекционировала эти досадности, рождаемые его неприветливой природой. Стараться понять их — бесполезно. Поэтому я и не понимаю до сих пор, почему и за что он изливал на меня яд и неприязнь. Позже, много позже он скажет мне, что не любит людей. Скажите на милость…
— Помню. Ну и что? — его вопрос мне показался риторическим.
Он даже не приостановился, не посмотрел на меня. Я осталась стоять, почти раздавленная его грубостью.
Такое хамство я наблюдала впервые. Стало невыносимо стыдно. За него, потому что подсознательно я предугадывала его тонкий, интересный, одухотворенный, таинственный мир. И за себя, что не умела самостоятельно справляться с унынием. Я ругала себя за порывистость, импульсивность, открытость сердца, за дурацкую доверчивость, юношескую — инфантильную! — веру в то, что мир прекрасен.
Глядя на удаляющуюся фигуру, я вдруг обнаружила, что он ширококост. Хорошо развитые плечи были слишком покаты и много проигрывали от широкой талии. Нога излишне наклонена вперед, от чего создавалось впечатление ее приплюснутости в затылке, и массивная шея его не красила. Бросались в глаза кривизна ног, косолапость походки. Куда-то исчезла порывистость, стремительность, красота его движений. Возникла уверенность в том, что его щиколотки и запястья столь же толсты и несовершенны.
Стало невыносимо. Я вышла на улицу и пошла в гостиницу пешком, не обращая внимания на холод и моросящий, надоедливый дождь.
К вечеру у меня поднялась температура. От сильного озноба я вся дрожала. Девушка из Новосибирска укрыла меня сверху еще одним одеялом, но облегчения я не почувствовала. Горящая от простуды, мокрая от выбившего из меня чаем пота, окончательно сломленная всеми несчастьями, я повторяла с возмущением, пытаясь что-то разъяснить то ли себе, то ли своей подруге:
— Как будто я на улице к нему подошла!
Девушка ничего не понимала, а мне казалось, что рядом со мною находится Юра, все понимающий даже тогда, когда мои мысли излагались пунктиром.
— Он возникает то тут, то там… А, помню, помню, как он пошел следом за мной на участок подготовки. И еще, когда я получала тираж «Дьявола на рандеву», он топтался рядом на складе.
Случаи, имевшие место в действительности, забытые мной, теперь всплывали и беспокоили меня. Наверное, если бы он был на том же, например, складе или в цехе, а я пришла туда и поздоровалась с ним, он бы ответил. Но все время получалось, что он приходил после меня, сразу вслед за мной, почти одновременно. И не здоровался, и не отвечал, когда здоровалась я, делая вид, что это его не касается, что я не к нему обращаю приветствия, хотя бы и заключающиеся в сдержанных кивках.
Я так и не поняла, кем он был, это странный, такой разный человек.
А под вечер того самого дня у меня разболелся зуб.
3. Страсти по зубу
Пусть немного повторюсь, зато расскажу хорошо.
Итак, после отпуска, приведенного на пляжах Бердянской косы, Днепропетровск показался жарким и душным, хотя мы вернулись сюда по прохладному времени — на рассвете. Весь наступивший день был заполнен домашними заботами, суматохой, тем, что неизбежно сопровождает переход от отпускного образа жизни к рабочему. Надо было отряхнуться с дороги, растолкать по шкафам пляжные одежды и принадлежности, после долгого отсутствия вычистить квартиру от пыли, да и вообще приготовиться к новому сезону — вынуть и проветрить соответствующий гардероб, зимний, рабочий.
Вечером того же дня я выехала через Синельниково на книжную ярмарку в Нижний Новгород. Качаясь в не очень комфортабельном купе пассажирского поезда, думала о том, что все так быстро случилось и я по-настоящему не отряхнула отпуск, не настроилась на рабочий лад, все еще ощущаю душевный подъем, словно еду не трудиться, а на очередной праздник.