- Не веди себя так, будто знаешь, чего я хочу.
- Малдер…
- До завтра, Скалли.
Чувствуя себя совершенно сбитой с толку, я сделала самую жалкую вещь из всех возможных: предложила пойти с ним. Тогда я сказала себе, что поступаю так из-за беспокойства за него. Мне казалось, что ему не следовало оставаться одному. Я не хотела, чтобы он оставался один. И, черт побери, я тоже не хотела оставаться одна. Он открыл дверцу машины и вышел наружу, даже не обернувшись.
- Я уже взрослый, Скалли, и вполне могу отправиться в бар без сопровождающих.
И был таков.
С тех пор прошло уже три часа.
Признаю, я нетерпеливо меряю шагами комнату. Я пыталась занять себя чем-нибудь, честно, пыталась. На ужин и душ ушло около часа, на звонок Скиннеру – меньше десяти минут, на переключение каналов, прыжки на кровати и удары головой о стену – еще пятнадцать.
В результате вот уже примерно час тридцать пять минут меня переполняет беспокойство за него. Беспокойство, очень быстро переходящее в тревогу. Тревога, в свою очередь, - в расстройство, а оно уже - в гнев.
Я чувствую себя брошенной. Знаю, это напоминает созависимость, и ненавижу себя за это, но, рационально это или нет, мне невольно кажется, будто мной пренебрегли. Я бы уважала его желание остаться одному… если бы оно не включало нахождение среди большого количества других людей.
Он не хотел оставаться наедине с самим собой, но при этом также не хотел быть рядом со мной. Я могу анализировать это до посинения и все же не пойму причину. Что ж, полагаю, помимо того факта, что «о боже! Я хочу трахнуть тебя, Скалли!» до сих пор звенит у меня в ушах, может, оно также звенит и в его собственных, и теперь, когда дело закончено, он чувствует себя неловко. Не сомневаюсь, он исполнен сожалений из-за своего поведения. Но он должен понимать, что я не считаю его ответственным за его действия. Я уже говорила ему это. И не кривила душой.
И боже, ладно уж… Какая-то часть меня определенно хотела, чтобы он не ограничился одним лишь заявлением. Не только он был ответственен за то, что ситуация приняла такой… горячий оборот. Он сам сделал то довольно неделикатное наблюдение. Но, может, теперь, когда все кончено, он испытывает отвращение из-за того, как мы оба отреагировали на случившееся.
Или, возможно, испытывает отвращение ко мне.
По крайней мере, он может оправдывать свои поступки влиянием этого дела. Когда он профилирует, то каждая мысль, каждое слово, каждое действие каким-то образом связаны с тем, чем занят его разум, осознает он это или нет. Ему не надо бороться с идеей того, что он, возможно, хотел, чтобы это произошло, и неважно насколько неудачными были обстоятельства.
Нет, это конкретное унижение выпадает лишь на мою долю.
Мои отношения с Малдером столь многослойные, что кажется, будто я не в силах проникнуть через все эти слои, чтобы добраться до их сути. Наверняка я знаю лишь, что никогда не хотела слишком уж заострять внимание на его физической привлекательности, и готова признать, что мой отклик на него этим утром потряс меня до глубины души. Я всегда осознавала, что какая-то часть меня хочет его, но была уверена, что держу это свое влечение под жестким контролем. Мне трудно свыкнуться с тем, что я не раз пыталась остановить его, протестовав поначалу, но не сказала ничего вроде «Малдер, убери от меня руки!» или «Эй, тыкать в своего напарника этим против правил ФБР!». И эту горькую пилюлю весьма трудно проглотить.
Как далеко я позволила бы ему зайти, если бы он не остановился сам?
И что, черт побери, все это означает?
Я так устала. Я не хочу больше об этом думать. У меня от всего этого уже ум за разум заходит, а про реакцию своего тела я вообще молчу… Боже, хотела бы я заснуть. Надо попытаться. Я так измождена. В любом случае, я отказываюсь ждать возвращения Малдера. Он сам сказал, что уже взрослый – даже если не всегда ведет себя соответственно.
Я уже собираюсь приступить к своему вечернему ритуалу перед отходом ко сну, когда слышу снаружи звук.
Смех.
Определенно женский смех. Совсем рядом.
Я говорю себе, что это невозможно. Ни за что. Он не может доноситься от входа в номер Малдера. Я допускаю, что он на многое способен, но привести женщину в свой номер, пока мы на задании… НЕТ! Да пошло оно все! Привести женщину в свой номер, когда я нахожусь в соседнем! Особенно теперь! После… после… о боже.
Не подходи к окну, Дана. Не делай этого.
Затем я слышу перезвон ключей в попытке открыть замок и тихое недовольное ворчание Малдера. Следом до меня доносится очередное хихиканье его… спутницы. Звук пронзает мои нервы подобно току, ударяя по синапсам и заставляя кровь кипеть.
Мой гнев настолько силен, что глаза застилает красной пеленой, словно кровяные сосуды фактически лопнули под воздействием пронесшегося по ним потока ярости.
Я слышу, как дверь наконец поддается, затем следуют неуклюжие шаги подвыпивших людей, ввалившихся внутрь.
С меня довольно! Ни за что на свете я не стану слушать, как Малдер занимается пьяным сексом в соседнем со мной номере!
Я хватаю пистолет… пистолет?! Да, какого черта. Я уже подхожу к входной двери, когда по другую сторону стены раздается крик. Потом громкий голос Малдера. Еще больше криков.
Мы открываем двери одновременно, и вот я стою, подняв оружие и нацелив его прямо на нелепо разодетую шлюшку, пытающуюся так быстро, как только возможно на четырехдюймовых шпильках, выбежать из номера Малдера. Она даже не замечает меня, очевидно, пребывая в слишком истерическом состоянии от того, что случилось в его… его номере!
О боже, я могу только догадываться, каким он должен был показаться этой женщине в ее отнюдь не трезвом сейчас состоянии. И, словно бы в подтверждение моих подозрений, она выкрикивает:
- Ты больной ублюдок! Каким извращенным дерьмом ты занимаешься? Я звоню в полицию!
Я не могу упустить столь подходящий момент заявить о себе.
- Полиция уже здесь. Стоять, ФБР!
Будучи застигнутой врасплох, она резко останавливается, покачиваясь на ровном месте. Затем она разворачивается ко мне и когда замечает мой пистолет, ее взлохмаченная грива крашеных в цвет пожарной машины волос как будто бы окончательно перестает подчиняться силе притяжения, встав дыбом. Она смотрит на меня, и, замечая струящиеся по ее лицу слезы, я осознаю, что эта женщина и вправду потрясена увиденным. Да и кто может ее за это винить?
Внезапно в дверном проеме возникает Малдер. Ублюдок уже и рубашку успел снять. Меня он словно бы даже не замечает или, если и замечает, то не показывает вида.
- Ну же, вернись, - пытается он успокоить женщину. – Я не буду включать свет.
Она смотрит на него с выражением карикатурного мультяшного изумления на покрытом потекшим макияжем лице.
- Ты спятил что ли, мать твою? – Она поворачивается ко мне. – Вам надо арестовать это гребаного психа! У него по всей комнате фотографии мертвых девочек развешаны!
Он следует за ее взглядом и практически набрасывается на меня.
- Скалли, опусти чертов пистолет!
Я обхожу его и встаю перед его подружкой или кто она там. Она хватает меня за руку.
- Застрелите его! Застрелите! Он собирается убить меня! – орет она так громко, что у меня в ушах звенит.
Малдер делает шаг в ее сторону.
- О ради бога, вернись в номер!
Ее длинные ногти впиваются в мою кожу.
Ладно, вот теперь у меня появляется вполне законное право вмешаться.
- Малдер, прекрати! Хватит уже! Иди обратно в номер и дай мне вызвать этой женщине такси. Что бы ты там ни планировал, не думаю, что в данный момент она готова в этом участвовать.
Он испепеляет меня убийственным взглядом. Действительно смертоносным. Посмотрев напоследок на женщину, он разворачивается и возвращается в номер, захлопнув за собой дверь с такой силой, что проем треснул.