– Да уж, тут хочешь не хочешь, а будешь честь блюсти, – хмыкнул Сэрим. – Думаю, что на случай, если уж совсем какой подлец попадётся, у тебя на борту что-то припасено?
– Припасено, – не стал спорить тот.
– Оружие? Гремучая смесь? Ловушки? – не унимался Сэрим.
– Март, мой телохранитель, – ровно ответил Сидше, присаживаясь на корточки, и обмахнул от сора знак, вырезанный у корней швартовочного дерева. – Прежде чем я его нанял, уважаемый, он три года ходил главарём у хадаров, так что обычаи их знает как никто иной… Март, ну-ка, спустись. Здесь написано «третьего дня» или «седьмого»?
Оказалось, что рядом с опознавательным знаком хадаров были нацарапаны ещё тайные письмена – тоненько, словно бы швейной иглой. Они предупреждали о грядущей облаве дружинников – уже минувшей, судя по датам – и сообщали о новой встрече «под молодой луной».
– Значит, несколько дней у нас есть, стоянка будет пустовать. Удачно, – подытожил Сидше, задумчиво скрестив руки на груди. – Как поступим? До Ульменгарма отсюда идти несколько часов. Случись что, быстро вернуться мы не сможем, даже если получим знак. Все вместе пойдём в город или разделимся?
Фогарта ожидала почему-то, что ответит Сэрим, но он промолчал, искоса поглядывая на неё круглыми птичьими глазами.
«Выходит, что решать надо мне?»
Там, на юге, это выходило как-то естественно. Она, как гончая, шла по следу похищенных кимортов, хваталась за любую подсказку, за всякий намёк; со стороны могло показаться, что дорог много, выбирай – не хочу, но на самом деле путь оставался один, узкий и извилистый, однако же и свернуть с него бы не получилось.
А потом, во время спешного отступления из Ашраба, задумываться было попросту некогда.
Лиура, старший из близнецов-кимортов, мысленно так и остался в плену. По ночам он видел кошмары и часто просыпался в поту – и, что совсем скверно, иногда спросонья бил наотмашь волной чистой морт. Фог укрепила стены его каюты, но надолго это не помогло, так что к исходу первого десятидневья, когда пустыня осталась позади, пришлось посадить дирижабль на берегу Рукава Мира, чтоб залатать пробоину. После починки Сидше попросил пожалеть «Штерру» – и путешествовать только днём, а на ночь останавливаться.
Желающих возразить не нашлось, и только ящерка-садхам заметалась как-то беспокойно… впрочем, возможно, она просто тосковала по бескрайним дюнам, оставшимся позади.
Онор же, в отличие от брата, наоборот, спала целыми днями, точно впервые за долгих два года почувствовав себя в безопасности. Днём она просыпалась на несколько часов, ела, брала дочь ненадолго, понянчить, или вспоминала, как управляться с морт… А затем снова ложилась спать, теперь уже до самого вечера. Ярость, питавшая её в первые дни, угасла, и на смену пришла меланхолия. Лишь когда на горизонте показались горные хребты, окружавшие Лоргинариум с юга, Онор немного оживилась и спросила, можно ли будет заночевать у Поющего озера и развести там костёр на обрыве.
– Как раньше. До… до всего, – добавила она, опустив глаза, и морт вокруг неё взвилась языками злого бездымного пламени.
Озеро они и впрямь отыскали – на карте крохотную точку, а наяву дивной красоты место в окружении водопадов – пусть и пришлось заложить изрядный крюк, чтобы туда добраться.
Онор проплясала у костра до полуночи.
Иаллам терпеливо исполнял обязанности няньки, иногда разделяя их с Сэримом. И только в Бере его охватило такое волнение, что он жарко, едва слезу не пустив от избытка чувств, попросился отпустить его на ярмарку.
– Я на родине пять лет не был, – сказал он, не в силах оторвать жадного взгляда от черепитчатых крыш и булыжных мостовых. – А когда и был, то проездом… Дайте хоть до источника Брайны добежать, что ли!
Фогарта, разумеется, его отпустила – да и как могла бы задержать? Силой разве что, но это надо было совсем совести лишиться… А следом за Иалламом отправился «кой-чего разведать» и Сэрим – и пропал почти на сутки.
Поволноваться тогда пришлось изрядно.
Пожалуй, что единственной, кто не доставлял никаких проблем, была Садхам – девочка-кроха, которой едва исполнилось полгода. Она с одинаковой охотой ела и спала, иногда принималась хныкать, но дело обычно было или в сырых пелёнках, или в коликах; за несколько дней Фогарта научилась справляться и с тем и с другим даже во сне, не покидая собственной каюты.
В остальном же всё шло гладко. И, несмотря на капризы и просьбы пассажиров, маршрут выбирал всё-таки капитан – а Фог большую часть времени коротала в каюте, то за чтением дневников Миштар, то за игрой в на-джи с Сэримом, то за уроками для Лиуры. А в ночь, когда дирижабль подлетал к Ульменгарму, она увидела в небе над городом дивной красоты фейерверк – золотые и лиловые сполохи, зелёные искры, синие и серебряные спирали, быстро гаснущие во тьме… Почти как в тот раз, когда Алаойш вместе с приятелем, Дёраном, задержался в пьяном доме на целых три дня – на радость ласковым его хозяйкам с медовыми очами. Небосвод над Шимрой тогда стал что шкатулка с самоцветами. Фогарта затворилась в комнате и рыдала от ревности в расшитые подушки, а когда учитель вернулся наконец, то крикнула ему, что лучше б он не приходил вовсе. Сейчас-то и вспоминать было смешно, а в ту пору казалось, что всё всерьёз.