Коломейцев верил, что теперь, когда Казгирей Матханов стал членом партии, а Маремканов обрел опыт государственного деятеля, старой распре будет положен конец.
Для Инала не было неожиданностью, что Матханов успел за последние годы приобрести в Москве известность как ученый-лингвист, реформатор и теоретик новой письменности народностей Северного Кавказа. Поразило Инала другое — бывший верховный кадий Кабарды теперь носит партийный билет. Видя недоумение своего ученика, Степан Ильич усмехнулся тогда и сказал:
— Да, на первый взгляд это странно, но подумай — и ты поймешь: это говорит о великой всепобеждающей силе революции. Помни, на нашей стороне будут все честные и умные люди. Только бы суметь нам довести их до истинного революционного марксизма. В этом, может быть, основная задача нашей внутрипартийной работы. А что касается Казгирея, я в него верю, верю в его безупречную честность. Он еще может ошибаться, вихлять, это мы видим на каждом шагу, таких примеров много, но уверен, Казгирей теперь наш человек. Вот почему я первый дал ему рекомендацию в партию. И я буду очень рад, если товарищи в Кабарде сумеют оценить Казгирея, убежден, что он принесёт немало пользы. Полагаюсь в этом на тебя, Инал. Подумай!
Неожиданностью было для Инала и то, что многомудрый Казгирей с пониманием отнесся к его намерению развестись с Фаризат и жениться на русской женщине — не осуждал его выбор. Он говорил:
— В этих обстоятельствах как же иначе рассуждать коммунисту? Русская, или еврейка, или грузинка — может ли это служить препятствием? Больше того, я всегда завидовал Иналу, завидую и теперь его способности не только свободно думать, но решительно поступать. Решительность в революционных делах — это и есть соль нового мировоззрения, не так ли?
Вообще много нового и интересного услышал Инал о сложной судьбе Казгирея. Матханов как будто и в самом деле готов был оставить интересную научную работу в Москве, связи и знакомства (говорили, что даже Анатолий Васильевич Луначарский неохотно расстается со своим сотрудником по Наркомпросу) и променять свое положение видного, входящего в славу столичного деятеля на скромную работу на родине. Неизбывное влечение к родине жены Казгирея Сани окончательно решило вопрос в пользу переезда. Инал уезжал из Москвы, заручившись согласием Казгирея вернуться в Кабарду, и на этот раз они расстались дружелюбно. И вот вчера Казгирей Матханов приехал в Нальчик, приехал пока один, без жены и детей, и сошел на нальчикском вокзале на ту же платформу, с которой уехал десять лет назад. Его встречал Инал Маремканов со своими сподвижниками, среди которых был и Эльдар. А сейчас Инал вез Казгирея и жену Эльдара Сарыму в Пятигорск к своей невесте, а по дороге было решено завернуть в те места, где осуществлялась любимая мечта Инала — строился агрогород. Об этом строительстве Инал не мог говорить равнодушно.
— Ты, Казгирей, человек книг. И это очень хорошо. Именно за это мы тебя ценим и любим. Ты напишешь для нас не только новую азбуку, ты напишешь не одну книгу из тех, что должны будут окончательно перекрыть Коран и другие китапы. Но и я, пишу книги, — сказал Инал и пытливо взглянул на Казгирея, как бы проверяя то впечатление, какое произвело его признание. — Вот я сейчас тебе расскажу, что за книги я пишу. Первая из них — это есть как раз агрогород. По этой книге люди наглядно увидят, поймут, что такое новая жизнь, как нужно жить по-новому в своем доме, в своей семье. В новых домах агрогорода не будут знать замков — двери открыты для всех! Вторая книга — это совхоз, совхоз и колхоз. По этой книге люди научатся по-новому работать. А третья...
Инал замолчал и закончил свою мысль не раньше, чем Казгирей, уже потерявший надежду узнать, какая же это третья книга, спросил: «Какая же это третья книга?»
— Третья книга — это сила. Революционная сила.
— О какой силе ты говоришь, Инал?
— О самой настоящей, прямой силе, о силе оружия.
— То есть о насилии? — искренне удивился Казгирей.
— Да, о насилии. Если нужно, о принуждении оружием. Если нужно, мы будем стрелять из пулеметов и пушек. Бывает и так: только эта книга может научить людей.
— Научить? Чему научить? — опять удивился Казгирей.
— Новой жизни, — исчерпывающе пояснил Инал. — Не согласен? — и опять пытливо оглянулся па Казгирея.
Лю не вникал в разговор, который вели эти два необыкновенных человека. Он был зачарован уже тем, что стал его свидетелем.
Машина быстро неслась вперед, все было удивительно интересно: и то, что Лю подбрасывало в мягком сиденье, и то, как быстро мелькали деревья и дома, и то, как сигналил шофер, и то, как встречные всадники и возницы торопились отвести в сторону коня или подводу, и как выбегали на гудок ребятишки, и как неслись за автомобилем неугомонные собаки... Лю успевал все это подметить, но больше всего — и это, конечно, было естественно — занимал его знаменитый человек Казгирей Матханов, который сидел рядом с ним. Немало наслышался он об этом человеке у себя дома от Астемира и Думасары, нередко вспоминали Казгирея Матханова и в школе. Ерзая и подпрыгивая на сиденье, Лю старался не причинять беспокойства соседу слева и все теснее жался к Сарыме, которая слегка придерживала его рукою и ободряюще улыбалась.
— Почему же ты не скажешь Иналу, зачем ты ходил домой, — вполголоса напомнила она, и Лю, собравшись с духом, выпалил:
— Это не каникулы, каникулы будут летом... А я... вот... вот зачем я ходил в Шхальмивоко. — И Лю решительно извлек из шапки свою бумагу государственной важности и протянул ее Иналу.
Инал внимательно прочитал справку и, улыбнувшись, передал ее Казгирею. Лю с удовольствием заметил, что лицо Инала было вовсе не сердитым, скорее даже это лицо показалось Лю ласковым и веселым; Инал сказал:
— Ты обрати внимание на печать, Казгирей. Эту печать председатель аула ставит дулом своего маузера.
— Что же удивительного, — заметил Казгирей, поправляя пенсне. (Теперь Лю восхищенно смотрел на тонкую" золотую цепочку, протянутую от стекляшек за ухо.) — Что же удивительного, что такая важная бумага заверяется необыкновенной печатью? Так ты, значит, культармеец? — нагнулся он к Лю. — Занятно! Я очень рад, что у меня будут такие ученики. Давай, Лю, сразу заключим с тобой дружбу. Согласен?
Как Лю мог не согласиться? Инал вдруг спросил:
— А как вас кормят? Кормят как?
Лю, растерявшись, ответил не сразу. Конечно, в школе едят лучше, чем в иных бедных семьях, но все-таки не очень сытно, иные даже болеют куриной слепотой, особенно не хватает еды старшим. Все это хорошо знал Лю, и комсомольская честь не позволила ему утаить правду. Он отвечал на вопрос:
— Болынекружечникам маловато, а мелкокружечники не жалуются.
— Как? Мепкокружечники — большекружечники, что это значит? — спросил Инал. Насторожился и Казгирей.
Лю пришлось объяснить. Учащиеся разбиты на группы: мелкокружечники — это самые маленькие, большекружечники — это самые большие, великовозрастные парни, о которых говорят: «Этому парню впору жениться». Большекружечники сидят за отдельным столом, им ставят самые вместительные кружки.
— А среднекружечники есть? — спросил Казгирей.
Нет, о среднекружечниках Лю ничего не слыхал.
— А кто же это придумал?
— Председатель учкома.
— Вот как! А кто же это у вас учком?
— Джонсон.
— Кто?
— Джонсон!
— Какой это Джонсон? — удивился Инал.
— А Жансох.
— Жансоха я знаю. Такой долговязый. Но почему же он Джонсон?
— Он так велит себя называть.
— Ай да Джонсон! — весело засмеялся Казгирей. — Так это он ваш учком?