— Браво, Карл! Я ответил бы точно так же. Трудно найти в наши дни писателя, олицетворяющего большую пошлость, нежели этот преуспевающий литератор! — вскричал он.
— Продолжай же дальше, Чали, — настаивала Женнихен и отобрала у отца трубку, которую тот пытался разжечь.
Ваше любимое занятие?
— Рыться в книгах.
Ваши любимые поэты?
— Шекспир, Эсхил, Гёте.
Ваш любимый прозаик?
— Дидро.
Ваш любимый герой?
Маркс отложил перо.
— Их много, очень много, — сказал он. — Мне трудно решить, кому отдать предпочтение. Впрочем, двоих я укажу без размышлений.
— Кто это, кто? — раздалось с разных сторон.
— Великий Спартак и Кеплер.
— Кеплер? — переспросила Женнихен, несколько озадаченная.
— На основе учения Коперника именно он сделал величайшее открытие, доказав движение планет, — пояснил ей Маркс.
— Ваша любимая героиня? — допытывалась Лаура.
— Гретхен, — улыбаясь, ответил ей отец.
— Ваш любимый цветок?
— Лавр.
— Цвет?
— Я знаю, красный! — крикнула Тусси, опережая отца.
«Красный», — написал Маркс.
— Ваше любимое имя?
Карл придержал перо, и глаза его лукаво сощурились.
— Лаура, Женни.
Маленькая Элеонора-Тусси слегка надула губки. Но того, что она обижена, никто не заметил.
— Ваше любимое блюдо?
— Рыба, — ответила за Карла Ленхен.
— Ваше любимое изречение?
— Ваш любимый девиз?
На эти вопросы Маркс ответил без размышления двумя латинскими поговорками:
«Ничто человеческое мне не чуждо» и «Подвергай все сомнению».
Когда он закончил свои признания, Женнихен потребовала его подписи под ответами.
— Твой почерк, друг Мавр, остер и устремлен ввысь, как шпили готических храмов, — сказал Джоне, разглядывай из-за плеча Маркса исписанный им листок бумаги. — Он также похож на молнии…
— Почему, Чали, ты не подписался полным именем:
Карл-Генрих? — запротестовала вдруг Тусси. — Всегда только «Карл Маркс», а мэмхен — «Женни». А ведь у нее целых четыре красивых имени: Женни-Юлия-Жанна-Берта. Есть из чего выбирать, не то что у меня, всю жизнь я должна быть Элеонорой, и никем больше. Прозвище не в в счет. Вот у нашего Какаду есть в запасе и Мария.
— Мне не нравится мое второе имя. Право, бессмысленно обременять человека несколькими именами, — смеясь, заметила вторая дочь Маркса.
Игра продолжалась.
Пришла очередь Женнихен исповедоваться прилюдно.
— Достоинство, которое я больше всего ценю в людях, это, конечно, человеколюбие; в мужчине — моральную силу, а в женщине — любовь, — объявила она скороговоркой.
— Я знаю, что наша Ди называет счастьем, — лукаво улыбаясь, провозгласила вдруг маленькая Тусси. — Любить! А наш мастер Какаду хочет быть любимой.
— Гадкий, злой карлик Альберих, болтунишка! — сильно покраснев и смутившись, прервала сестренку Женнихен.
— Теперь я буду исповедоваться, — настаивала Элеонора. — Моя отличительная черта — любопытство, а самое большое несчастье — это, конечно, зубная боль. Не правда ли, мэмхен, у тебя на днях удалили зуб и тебе это было очень неприятно.
— Моя антипатия, — продолжала маленькая проказница, — конечно же, холодная баранина, а представление о счастье?
Девочка задумалась. Взгляд ее упал на поднос с бутылкой шампанского, которого ей никогда еще не удалось отведать.
— Знаю, знаю, шампанское! — закричала она и захлопала в ладоши.
— Ну, это уж слишком! В десять-то лет! Девочка избалована. Что будет с ней дальше? Вот к чему ведет утверждение Карла, что дети должны воспитывать своих родителей, — вмешалась Лина Шелер. Она долгое время служила гувернанткой и часто спорила с Женни и Карлом о методах воспитания молодежи.
— Запретный плод всегда сладок и кажется источником счастья, пока его не попробуют, — выступил на защиту Элеоноры сметливый Оджер.
Тусси, румяная, прехорошенькая, возбужденная, продолжала говорить дальше:
— Женни больше всех цветов на свете любит лилию, мэмхен и Лаура — розы, Чали — розовые душистые дафне и лавр, а я, я люблю все цветы без исключения, и мой Девиз: «Стремись вперед»!
— Браво! — зааплодировал Джонс. — Стремись к цели!
— Через тернии к звездам, — объявила Женнихен свой ответ на вопрос о девизе и записала его в тетрадь.
— Истина превыше всего, и она восторжествует! — провозгласила Лаура свои девиз.
Вечер затянулся, и гости разошлись необычно поздно.
Лето 1865 года отличалось, даже и по английским понятиям, чрезвычайной влажностью. Ежедневно шли холодные дожди. В редкие часы потепления Маркс придвигал стол к окну, которое открывал настежь, и писал, радуясь охлаждающей струе свежего воздуха. Это привело к тому, что его внезапно атаковал жестокий ревматизм. Боль в лопатке не давала шевельнуть рукой. Пришлось отложить работу. Денежные дела его были плохи. Энгельс присылал другу регулярно деньги для уплаты вновь появившихся срочных долгов и с нетерпением ждал окончания «Капитала».