— Мулат? Ваша родина Куба? Это, право, замечательно! — воскликнула Лаура. Эта самая красивая и элегантная из дочерей Маркса особенно понравилась Лафаргу.
— Увы, мне было всего девять лет, когда отец увез нас во Францию, и с тех пор мои родные живут в Вордо, наименее экзотическом из городов Европы, — с некоторым сожалением продолжал Поль Лафарг.
Когда обед был окончен и девушки остались одни, Женнихен сказала, пытливо глядя на Лауру:
— Этот юноша строен, силен и красив, каким, вероятно, был Отелло. Он весь из огня и энергии.
— Я предпочитаю холодность англосаксов. Но хочешь ли ты, Ди, стать его Дездемоной?
Поль Лафарг в это время рассказывал о себе Марксу в его тихом кабинете.
Завершив среднее образование, он поступил в Медицинскую академию и через несколько лет должен был стать врачом. Как и дочери Маркса, особенно Женнихен, студент-медик увлекался не только вопросами переустройства мира, но и литературой, музыкой, гимнастикой.
Маркс закурил и предложил сигару гостю. Лафарг с любопытством разглядывал окружавшую его обстановку, жадно прислушивался к каждому слову Маркса, который вызывал в нем все возраставшее благоговейное чувство восхищения. Юноша был покорен всем, что нашел в доме № 1 на Мейтленд-парк Род.
— Наука вовсе не эгоистическое удовольствие, — говорил между тем Карл, — и те счастливцы, которые могут посвятить себя ей, первыми обязаны отдавать свои знания на службу человечеству. — Говоря о себе, он несколько раз повторил: — Я работаю для людей.
Вместе с тем Маркс утверждал, что ученый никогда но должен отказываться от активнейшего участия в общественной жизни и сидеть взаперти в своем кабинете или лаборатории.
— Вроде крысы, забравшейся в сыр, — пояснил Карл, заразительно рассмеявшись. — Нельзя не вмешиваться активно в самое жизнь и в общественную и политическую борьбу своих современников. Это ведь тоже значит работать для человечества.
Поль Лафарг с первой встречи ощутил на себе благотворное влияние Маркса. Он чувствовал себя одновременно и растерянным и счастливым. «Какой, однако, большой, исключительный человек. Он и ученый, и несравненный агитатор, и мастер социалистической мысли», — думал Лафарг, глядя на Маркса, шагавшего по кабинету с трубкой, которая то и дело затухала. Маркс снова и снова нетерпеливо, на ходу, разжигал ее, истребляя при этом множество спичек. Во время беседы он часто останавливался у стола и мгновенно отыскивал в бумагах, которые для постороннего глаза, казалось, лежали в крайнем беспорядке, то, что требовалось. Изредка, когда принимался читать, он прибегал к моноклю, чтобы лучше видеть.
— На днях «Таймс», — сказал он, нагнувшись к столу, я в груде наваленных газет нашел нужный номер, — опубликовал любезное письмо Авраама Линкольна Международному Товариществу Рабочих. Это ответ на поздравление, которое мы, Генеральный совет Интернационала, послали ему в связи с повторным избранием на пост президента в ноябре прошлого года. Как вы, верно, помните, Линкольн получил тогда огромное большинство голосов.
— Я слышал, что вы автор этого послания, но не читал его.
— Вот оно. — Маркс извлек из кипы рукописных текстов небольшой лист бумаги. — Мы ратуем за освобождение негров. Вам все это будет особенно интересно.
— Да, конечно. Ведь в моих жилах течет и негритянская кровь.
Лафарг не торопясь прочел обращение к президенту и задержался на тех строках, которые показались ему особенно удачными. Они многое ему объяснили.
«Милостивый государь!
…Если умеренным лозунгом Вашего первого избрания было сопротивление могуществу рабовладельцев, то победный боевой клич Вашего вторичного избрания гласит: смерть рабству! — писал Маркс.
Когда олигархия 300 000 рабовладельцев дерзнула впервые в мировой истории написать слово «рабство» на знамени вооруженного мятежа, когда в тех самых местах, где возникла впервые, около ста лет назад, идея единой великой демократической республики, где была провозглашена первая декларация прав человека и был дан первый толчок европейской революции XVIII века, когда в тех самых местах контрреволюция с неизменной последовательностью похвалялась тем, что упразднила «идеи, господствовавшие в те времена, когда создавалась прежняя конституция»…. и цинично провозглашала собственность на человека «краеугольным камнем нового здания» — тогда рабочий класс Европы понял сразу… что мятеж рабовладельцев прозвучит набатом для всеобщего крестового похода собственности против труда и что судьбы трудящихся, их надежды на будущее и даже их прошлые завоевания поставлены на карту в этой грандиозной войне по ту сторону Атлантического океана.