Так мало, почти ничего, но даже эти несколько фраз, несколько объяснений — это уже было доверие. Наверное, пока что безосновательное, зависящее только от её предчувствия, но это всё-таки значит, что он его заслужил, что он на что-то годен, и от этого внутри немного потеплело. Энью был готов принимать любую истину, проглатывать каждое слово из её уст, лишь бы она продолжала говорить, лишь бы продолжала учить его, тогда он на каждый вопрос отвечал бы «да». Он уже чувствовал, что делает это не для себя, и даже не для Энн, а для самой Хиллеви, ради её признания. Но смириться с потерей Энн он всё равно не мог. Это было его прошлым, его собственной ошибкой, его поражением, такое прошлое не станет для него ни настоящим, ни будущим. Энью всё знал, но всё равно хотел попробовать. Выбирать лёгкий путь теперь значило проиграть снова, пускай необъективно, пускай бездумно, но стоило рискнуть, рискнуть по максимуму.
— Разреши, — сказал Энью, принимая самый серьёзный вид, на который только был способен, — Разреши прямо сейчас.
— Настолько бесстрашный? — съязвила Хилл, украдкой поглядывая на Халда. Во взгляде скользило лёгкое беспокойство. — Хорошо, пересядь в центр и постарайся сосредоточиться, мне всё ещё нужно посоветоваться.
У них были особые отношения — это было видно с первого взгляда: им зачастую даже не слишком нужно было использовать слова, как будто все их мысли двигались в унисон друг с другом, и каждое решение они принимали вместе, а не по отдельности. Халд посмотрел на неё, Хиллеви не отвела глаза, и эти двое были, наверное, единственными во всём мире, кто мог бы выдержать настолько сильное напряжение. Это было настоящее понимание, настолько глубокое принятие помыслов души, что не было смысла доказывать хоть что-то. Хиллеви подошла и присела рядом, принимая ту же самую позу — одна рука на закинутом колене, другая опирается на землю. Её друг почти не отреагировал, как будто её присутствие рядом было само собой разумеющимся, и каждый из них не знал, что значит — существовать по отдельности.
— Что думаешь насчёт него? — спросила она, дождавшись, пока Халд не начнёт нетерпеливо постукивать пальцами по камню.
— Ничего не думаю, — спокойно ответил он. — Как все остальные, ничего особенного.
— Тебе не нравится мой выбор? — настойчиво продолжила Хилл. — Или ты просто больше мне не доверяешь?
— Не неси ерунды, — его губы сложились в ровную линию. — Просто предчувствие…
— Я полагаюсь на тебя, но на себя я полагаюсь тоже, — она положила руку ему на плечо. — Мы с ним очень похожи, настолько, что сама удивляюсь. Такие люди, как я или он… Если их поставить на правильный путь, они свои шансы не пропустят.
— Что за «шансы»? — хмыкнул Халд. — Шанс отдать Фатуму ещё одного? Надоело мне всё это…
— Пока он справлялся, — покачала головой Хилл. — Если поможешь, может, всё будет даже лучше, чем ожидалось. Может, он даже, эм, смирится.
— Насколько я знаю такой тип людей, навряд ли, — и, подумав, добавил. — Ты, конечно, исключение.
— Исключение подтверждает правило, но разве исключение обязательно одно? — Хиллеви начала напирать, не давая времени передохнуть и придумать новые аргументы. — Парень ведь хороший… Прошлое, конечно, тяжёлое, но у кого из нас оно лёгкое? У кого лёгкое, те как раз и не справляются.
— Ненавижу с тобой спорить…
— А мы и не спорим, — улыбнулась Хилл. — Я же знаю, что ты согласишься.
— Твоя правда, — отвёл глаза Халд. — Соглашусь. Только без импровизаций, всё чётко по плану, да?
— Тут уже на твоё усмотрение, — вскинула руки в победоносном жесте Хиллеви.
— Это когда-нибудь точно доведёт до беды, — пробубнил себе под нос Халд, всё-таки вставая и направляясь к Энью. Хиллеви последовала за ним. — Точно доведёт, это я тебе обещаю.
Энью почувствовал на висках касание двух рук. Одна была её — неожиданно шершавая и жёсткая, другая — мужская, грубая, как гравий, но оттого не менее приятная и согревающая. По затылку пробежала мягкая дрожь, потом пошла ниже — от шеи к плечам и пояснице, доходя до кончиков пальцев рук. Вдруг захотелось размять суставы, как будто они несколько дней находились в одном положении, но тело больше не слушалось, был только звук — монотонный, ритмичный звон в ушах, шум какого-то неясно-серого цвета, заполняющий и расшатывающий внутренности, как вода, но в то же время умиротворяющий, успокаивающий. Энью понял, что уже во сне, только когда вокруг что-то загремело, а он оказался в лесу недалеко от Фарагарда. Крепость стояла нетронутая всего в метрах сорока от него, и даже сквозь деревья он мог ощутить камень — его серую бесконечную жизнь, его сломы и трещины, природный холод, и он этого ощущения на душе стало легче, будто такие же невидимые камни вдруг всей грудой свалились с неё. Энью ощупал собственное тело, потом сделал пару глубоких вдохов — ощущения почти не отличались, и где-то в его подсознании вспыхнула надежда на то, что всё было ложью, что стены ещё целы, что сейчас он вернётся в город, откроет дверь и встретит лучезарно улыбающуюся Энн, а учитель будет всё так же ждать их на той круглой поляне, прислонившись к дереву и закинув за голову руки…