— А днём? — поинтересовался парень.
— Днём не видно.
— Что за тип? — Юнмин взглянул на него снизу вверх. Он был невысокий, еле доставал макушкой до седых висков.
— Бесшумный, — объяснил Джон. — Многоразовый. Хапнет — сам не заметишь, так что осторожней. На всякий. — Юнмин долго стоял, в молчании переводя взгляд с винтовки Джона на мину, потом на ночное небо. Джон даже в темноте видел, что парню неловко. В таком возрасте нормально не любить тишину, в его же — наоборот, старость — это медленно, и всё же дурацкое предчувствие, принесённое паром из ртов, затхлостью и желтизной песка, какая-то дурацкая, навязчивая мысль не давала покоя. Юнмин обернулся и посмотрел назад — на играющий огоньками пост, на ходящих с другой стороны часовых, на построенные ими укрепления…
— Джон… — тихо позвал он. — Что случилось с твоей семьёй?
— Тем, кто выше по званию, такие вопросы не задают, — отрубил Джон, удивляясь собственной резкости. — Пойдём обратно.
Они вернулись к прожектору, и город как-то слишком сильно навалился на них безветрием и тягучей высотой небоскрёбов. Стало жутковато от темноты, раньше казавшейся окутывающе тёплой, а теперь пробирающей до костей. Сверху послышался храп, через пару секунд затих. Оставшееся время просидели в тишине. Джон наблюдал за правой стороной, там, где далеко был лес, и до него доносился смазанный шум крон. Юнмину досталась область с миной, и он заворожённо наблюдал за воронкой, от которой исходил странный жар, волнами растаскивающий в стороны картину неба и ночи. Он решил сказать, только когда их смена закончилась, и двое проснувшихся их подменили.
— Как думаешь, что это? — обратился он к Джону, когда тот, зевая, уже устраивался на камнях. — Там, над миной.
— Где?! — глаза Джона вдруг стали круглыми, он вскочил: оружие в руках, зрачки расширены. Юнмин указал рукой, и Джон толчком упёр винтовку в плечо, заглядывая в прицел. Следующим движением винтовка отправилась назад, а уши спящих прорезал его громкий крик, сопровождающийся бранью и жестикуляцией. Укрепления чуть ли не мгновенно ощетинились сотнями дул, наугад шарящих по темноте.
— Видели излучение, — запыхаясь, отрапортовал Джон чуть ли не в ухо подбежавшему командиру. — Мина сработала!
***
Где-то снаружи солнце клонилось к закату, Вайесс чувствовала, как растекается по горизонту вечерняя лава, как воздух постепенно погружается во тьму, как наверху загораются белым первые звёзды, оборачиваясь в реку и снова переплетаясь с обсидиановым фоном невозможности. Жизнь крутилась вокруг неё, но она была снаружи мира, дальше, чем предел осознания, дальше, чем может проникнуть импульс разума. Время здесь текло постоянно по-разному, но ей почему-то казалось, что за горизонтом действительно наступила ночь. Всё это время она слушала, стараясь запечатлеть образом каждое слово, вышедшее из Его уст, как сверкающую драгоценность, подобной которой нет ни в одном ювелирном магазине Арденны.
— …Пойми других людей, и будешь понята. Признай свои ошибки и прости ошибки другим. Каждый человек уникален по-своему, каждый в перспективе — обладатель свободы, и чтобы рассмотреть искру силы в душах, нужно знание. Знание о людях — как минимум умение видеть, как максимум — умение и желание в одном. Признай себя, и будешь признана. Признай других, и получишь зрелость характера, душевную связь. Важность ценностей человека напрямую зависит от важности его для остальной реальности и для тебя в частности. Не завышай успехи, но не обесценивай результаты. Спроси себя: всё ли, что ты делаешь, делается правильно? Что для тебя — правильно? Посмотри на картинку целиком, абстрагируйся от частичного — что в принципе может изменить твоё мнение?
— Изменить мнение… — Вайесс почти не задумалась над ответом, каждое слово резало слух. — Сам человек. Правда. Поступок.
Она размышляла о пройденном пути и пути предстоящем, об изменениях, о том, почему выбрала это направление. И, что странно, ответа не было. То, о чём она думала раньше, осталось за чёрно-белой стеной, тут её душа представала перед телом обновлённая, чистая, как наполнивший всё вокруг воздух. Её тело сияло, играя искорками на коже и одежде, а Он — светил, будто солнце, но холоднее и чище. К этому свету тянуло, словно он был наркотиком, словно Он был единственным, где душа может зародиться и где сгинуть.
— Правильно то, что ты таковым считаешь. И, чтобы иметь возможность ровнять мир под себя, нужно быть этого достойным. Научись быть уверенной в своих целях, желаниях, принципах, но не забывай о таковых для других. Каждый человек — линия, и изначально линии одинаковы, одинаково пусты: ты сама решаешь, как и когда наполнять их жизнью. Вина за событие и осознание произошедшего — не одно и то же: вина — изначально состояние прошлого, а осознание — начало пути к редактированию. Человек многогранен, как камень. Обтесать его, сделать лучше или раскрошить в пыль — решают не высшие силы, а принцип, который он вкладывает в собственную жизнь, делает своей силой или слабостью, мысль материализуется и превращается в страх, счастье, любовь, ненависть, скорбь, страдание…