— Всё в порядке? — голос Джона вырвал её из воспоминаний, в основном неприятных.
— Наконец-то, — улыбнулась она. Его слова проникали прямо в разум, избегая таких препятствий, как воздух. — Я уже начала переживать.
— Ничего. На самом деле, эти ребята нам очень помогут, так что нам по пути…
— Что случилось ночью? — перебила его Вайесс.
— Они проходили недалеко, — разъяснил Джон. — А у тебя было скоплено очень много энергии. У людей на это разная реакция, один вон испугался, начал палить. Я успел прикрыть тебя.
— Ну, — Вайесс замялась, опустила глаза, — Спасибо, что ли.
— Я давно чувствовал что-то в Арденне, там чёткий след действий Фатума, где-то в центре, точно не пойму, — благодарность Джон проигнорировал. — Надо проверить, если ты всё ещё со мной…
— Я с тобой, — она широко улыбнулась, но тут же закусила губу — чуть не заметил охранник.
— Попробуй кое-что сделать, — Джон мысленно показал в сторону поля справа. — Вон там. Создай бурю.
— Ты о чём? — сдвинула брови Вайесс.
— Получится создать, получится и уничтожить, не переживай. У тебя связь с Пустошью, пора её проверить.
— И как это сделать?
— Ты помнишь то ощущение? Тогда, когда собирала песок в куб? Когда руки наливаются синевой, и энергия проходит от кончиков пальцев, разливается по всему телу, как будто впитываешь нечто меньше воздуха, чёрную силу мира. Вызови в памяти это чувство, пройди через него ещё раз, собери совсем немного, пару крупиц…
— Получается… — руки действительно налились синевой, хоть под плащом не было видно, но как только она попробовала направить её, подчинить, свечение пропало. — Не получается…
— Нет, продолжай, так и надо. Если синева, значит, ты забираешь у себя, но как только начинаешь просить у мира, перестаёшь жертвовать. Сосредоточься ещё.
Пустошь заговорила с ней — песней незыблемости песков, шумом пыли и запахом вездесущей смерти, своим окровавленным остовом, измученным жаждой, своим полным боли шёпотом бурь, сметающими города смерчами. Она доверяла Вайесс свою ношу, своё вековое страдание, свою жизнь, свою слабость и свою силу, каждый миг существования от самого начала до самого конца. Пустошь плакала, как маленький ребёнок, от злости вокруг, от несправедливости и неправильности, и чем больше война накрывала её, тем больше расширялась нервная система ядовитых рек, тем опаснее становилась поверхность — бессознательный ответ насилием на насилие. Вайесс всё понимала, понимала, что некуда выпустить эту ненависть, что невозможно вернуть её в том же объёме, и приходится копить, копить, копить, сдерживаться, страдать от бессилия и бессмысленности. Вся эта ненависть теперь переливалась кровью по её телу, бегала мыслями в голове, Вайесс разделила с миром его тяготы, приняв их на себя вместе с дарами стойкости и мощи. Ради этого она терпела, тренировалась, к этому готовил её Фабула. Она делала это и ради Пустоши, и ради себя самой.
— Пробуй дальше.
— Так и не выходит. Я не понимаю, как это…
— Чем больше тренируешься, тем сильнее контроль.
Вайесс сосредоточилась, насколько это было возможно со скованными за спиной кистями. Хотелось вытянуть руку в направлении мысли, сократить хотя бы на полметра расстояние между собой и целью, сконцентрировать желание в пальцах, как будто от этого стало бы в разы проще. Ей показалось, что песок задвигался, но на лицо налетел ветер, и она поняла, что это совсем не её заслуга. У неё было ощущение, как будто в какой-то части тела появилась новая мышца, но она атрофирована, не проработана, и сейчас Вайесс словно пыталась использовать что-то несуществующее.
— Сколько уже идём-то? — это кто-то спросил за её спиной, тихо.
— Полдня почти, — голос второго был уставший. — Когда привал уже?
— Не будет привала до Аванпоста, — зевнул он. — Глянь лучше на девчонку. Как думаешь, сам смог бы пройти столько?