Вайесс зашла в лапшичную, тихо звякнув колокольчиком на двери и сбрасывая промокшую военную куртку. На неё не обратили внимания даже в таком виде — военная форма, похоже, тут никого не удивляет. В нос ударил терпкий запах хлеба и кипятка, приправленного специями и добавками. За столиками громко беседовали, обсуждали политику и войну, обучение и государство, школу и погоду, программу передач, просроченные продукты, цены на электронику, разбрызгивая наваристый бульон по столу в ожесточённых дискуссиях и угрожая друг другу ложками. Повар по очереди выдавал дымящиеся заказы, которые, облизываясь, сразу забирали всё новые посетители. Это был рай, настоящий рай, о котором Арденна может даже не мечтать, и уже находиться здесь, смотреть на улыбки и проблемы всех этих людей было величайшей благодатью, что может даровать небо. Где-то в этом мире, возможно, и она, и её товарищи могли бы жить спокойно…
Вайесс осторожно взяла из рук кивнувшего и улыбнувшегося ей повара тарелку, почувствовав тепло, исходящее от живой, вкусной воды, и положила ему в руку пару шелестящих купюр, словно ниоткуда оказавшихся у неё в кармане. От супа поднимался аромат зелени, перца и хорошенько проваренной лапши, перемешанной с кусочками курицы и сосисок. Он проникал к самому центру мозга, вызывая безумное удовольствие, которое она не испытывала ни разу в жизни. Быстро отодвинув стол и взяв в руку ложку, она немного попробовала, но на этом не остановилась, подняв тарелку руками и выхлебав её несколькими залпами даже без помощи приборов, утоляя с закрытыми от удовольствия глазами так долго мучавшие её голод и жажду.
Но как только она опустила руки, всё исчезло: и посетители, и повар, и еда. Вычищенное до блеска заведение было заброшено, вместо лампочек с потолка свисали обрезанные провода, на полу и покосившихся от времени и пыли столах валялись стёкла разбитых окон. Она снова инстинктивно ощупала места ран, но, как и в прошлый раз, ничего не обнаружила. Значит, что-то из этого было сном, нет, скорее кошмаром, но вопрос в том, что именно, потому что чувство голода действительно пропало, а тело вернулось в нормальное состояние бодрости. Снова появилось ощущение, предчувствие опасности, как будто буря не закончилась, продолжая свои разрушения внутри неё, внутри её памяти, разрастаясь и руша всё больше зданий-основ. На улице, за слоем пока ещё коричневой пыли, осевшей на острых остатках окон, пронеслись несколько очередей, разбавляя тишину стрёкотом автоматов и врезаясь в стену недалеко от заведения. Вайесс быстро накинула куртку с небольшим бронежилетом и достала из-за пояса пистолет, так кстати оказавшийся на своём месте, будто специально положенный туда для этого момента. Ещё несколько пуль со стороны ближайших баррикад пролетело мимо, заставляя плотнее вжаться в изрезанный камень. И только сейчас она поняла, что всё это время ступала не по почве, а по чему-то мягкому и слишком податливому, чтобы быть природным материалом. Площадь, так недавно ещё бывшая оживлённым перекрёстком, теперь была покрыта слоем сгнивших человеческих трупов, занесённых оранжевым песком. Где-то в разных местах валялись зонтики, брошенные коляски, чемоданы, недалеко одиноко простаивал разнесённый ларёк…
Если то, что она видела всего несколько минут, была настоящая жизнь, такая, какой она и должна быть, то это… это было гораздо хуже ада. Рядом с головой, ударившись о бетон, разорвалась пуля, чудом не задев щёку и ухо, и Вайесс на одних рефлексах нырнула в ближайший оконный проём, спасаясь от почти настигшего её второго выстрела снайпера на крыше. Это была война — неясно, кого с кем, ради каких целей и кто это устроил — но одно можно было сказать точно — эти люди, эти… отбросы воевали не за себя или товарищей, они воевали за смерть. Смерть была их главнокомандующим, лидером, целью и средством, они пьянели от одного вида мёртвых тел, они буйствовали в порочных стремлениях к ритуальному подношению, они перестали быть людьми. Вечное правило — жизнь за жизнь, а сейчас — жизнь за сотни невинных жертв, и она готова была последовать правилу, взять на себя тяжёлую, неподъёмную ношу мести за счастье, мести за человечество.
— Я убью их, — просто, без лишнего, и это было её решение, её сила, её желание.
Тело стало будто невесомым, ноги приобрели необычную лёгкость, словно с них сняли сковывающие колодки. Пистолет легко лёг в руку, уколов пальцы боевой тяжестью и холодом металла. Ещё одна очередь со стороны дороги — и она поняла, где стоит баррикада. В одно мгновение взяв нужное направление и помчавшись по коридору, прикрывая стук шагов за звуками выстрелов, она как опытный паркурщик перемахнула через окно, немного порезав руку осколками, и сразу налетела на одного из трёх солдат в чёрной форме. Сейчас было неважно, на чьей они стороне и что защищают — в голове только отчётливо отдавалось желание убивать. Выстрел, и человек в пробитой каске начинает падать, но не до конца, потому что Вайесс берёт его за отворот куртки и использует как щит, успевая убить ещё двоих, пока те не выпустили полную очередь. Три трупа падают на асфальт рядом с другими, поднимая пыль и роняя так нужное ей оружие. Вайесс подбирает автомат и забирает у остальных запасные магазины, вставив один и перещёлкнув затвором. Энергия не убывает совсем, наоборот, только накапливается вместе с впрыснутым в кровь адреналином, заставляя тело двигаться в нечеловеческом ритме. Ещё двое падают замертво, вынырнув из-за ближайшего угла в самое неподходящее время и не успев даже сообразить, что происходит. Третий — не успевший как следует вскинуть автомат мальчишка — уже через секунду отправляется за ними следом.