— …Либо не терять время и самим выяснить, насколько полезной или опасной может быть эта пещера, и что там в конце. В конце концов, многие с мятежных земель уже были здесь — и солдаты, и перебежчики, — и даже если один человек в курсе, это может быть опасно для всей крепости, — заключила девушка, наблюдая, как оба попутчика непонимающе наблюдают за беседой.
— А сколько времени у нас займёт разведка, если вернёмся? — продолжил Энью. — Мы не можем столько ждать.
— Вы двое с нами или как? — обратилась она к остальным, кивнув в сторону темноты. — Мы отправляемся проверить, что там дальше, и вас, конечно, не держим.
— Спасибо, но мы пас. Хватит…
— Стоп, так у нас есть они! — спохватился Энью. — Их и отправим с сообщением. В замок их, конечно, не пустят, но Левард, скорее всего, уже вернулся, и правду-то он сможет выяснить.
— Отлично, так и сделаем, — согласилась Энн. — Справитесь? Не просто так, конечно — я уверена, мы сможем поговорить с лордом насчёт вашей награды за службу Родине. Такая информация дорого стоит.
— Не знаю… — Моуно и старик переглянулись, словно обсуждая сделку на им одним известном языке, потом еле заметно кивнули. — Ладно, раз ради страны и нашего благополучия…
— Ну и, будем честны, — добавил второй. — Ради награды, конечно.
— …Мы доставим сообщение. Я вроде уже протрезвел, так что говори, маг, что доложить, кому и куда идти, — согласился Моуно. — Но про оплату не забудь, мы договорились!
— Ну вот видишь, — рассмеялся Энью. — А ты им не доверяла. Главное — уметь договариваться.
***
Темнота обволакивала факел, норовя затушить его порывами ветра из десятков боковых проходов, но основная каверна была одна, и они решили не сворачивать, чтобы ненароком не потеряться. Пламя шуршало из стороны в сторону, подрагивая от движений застоявшегося воздуха, разрывая влажность потолка всполохами красного света. С продвижением вперёд усилился запах гнили и сырости, пришлось морщиться и зажимать нос тканью одежды. Грязная вода смотрела на него зеркалом звёздных глаз северных снегов, течением чёрной татуировки. Пещера заставляла его вспоминать, заставляла переживать заново боль и благоговейный страх, чувствовать и ощущать. Снова терзало руку бесформенное существо, снова смерчи разметали на части людей и дома, разлеталась на части крепостная стена и пронзительный взгляд, рвал на части тело бешеный наркотик. В щёлочи затуманенного разума где-то впереди, в темноте, мелькнула серая фигура, спрятавшись в проходе. Алкоголь всё ещё бил в голову, но насчёт этого мысли были предельно ясными: снова — догнать, узнать, понять, что так терзает пьяную болью душу.
— А если опять не он? — кажется, он сказал это вслух.
Рука Энн, сильно сжавшая его, остановила готовое к броску тело как раз вовремя. Она чувствовала в нём сомнения, и каждый раз, когда он отвлекался на иллюзорные тени, возвращала его в «сейчас» знакомым теплом небольшой, но сильной ладони. В конце концов он сдался, поняв, что гонится за призраком, но образ всё ещё не отпускал, витая где-то в темноте прохладой сгустков ночи и одиночества подземелья, ощущением тёмного и тяжёлого прошлого этих мест и его самого, незримо с ними связанного. Ему нужно было ещё раз увидеть её, услышать, что она скажет, как посмотрит на него глазами полуденного солнца. Это был наркотик, зависимость, и только Энн помогала ему не впасть в безумие бесконечного поиска миражей. Было ли это выдумкой или проклятием — может, и тем, и другим, а может, просто чем-то, что восприятие человека не в силах вместить.
— Что с тобой происходит? — тихо спросила Энн, боясь потревожить неспокойные мысли, так явно отражающиеся в бегающих зрачках. — С тех пор, как получил ту рану, ты сам не свой. Что-то произошло тогда, в том сражении, или, может, даже раньше?
— Ты не поймёшь, — еле ответил он. — Даже я не понимаю.
— Тогда расскажи, — попросила она. — Это поможет. Я уверена, что поможет.
— Обычно — ничего такого. Это начинается резко, и я даже не могу понять, когда в следующий раз. Как будто накрывает депрессия или что-то вроде перебора с влитой магией. Я не могу это контролировать, оно просто приходит.
— Оно?
— То существо в руке, — продолжал Энью, — Ты ведь чувствовала что-то от руки, когда лечила её. Оно живое, и я его еле вытащил, но оставшаяся рана всё равно иногда даёт о себе знать.
— Но это не всё, верно? — переспросила Энн. — Есть что-то ещё, более важное, ты просто не хочешь говорить. Чего такого ты боишься?
— Это… всё, — ложь далась ему как-то слишком тяжело, и она, конечно, это заметила.