— А не удастся? Мышей не жалко?
Видимо, этот вопрос тоже сильно мучил Ярославу: она закусила губу и засопела.
— Ну, мы их сильно травить не будем, — неуверенно начала она. —Ничего с ними не должно произойти.
И она ускорила шаг, словно убегая от дальнейших расспросов.
Глава 7. Могиня
Девочки миновали городские вороты, выйдя следом за груженым обозом того самого мужичка, чья телега перегородила дорогу.
— Ей, Яруш, подвезти, может? — крикнул он ей.
— Не, спасибо, дядь Кондрат, нам тут недалече, через Струйку, до опушки мы.
Кондрат помрачнел:
— А-а-а, ясно,— протянул с пониманием, — к бабушке торопишься, кроду жечь...
Ярослава кивнула. Кондратий печально кивнул:
— А мы, вишь, едем, — он помолчал, задумчиво поглаживая бороду, — Один я остался, Яруш. Матрена моя померла зимой, как Ростислава нашего убило в бою. Вот, хоть, внучат поднять бы, людей из них вырастить. Чтоб джунгар проклятых, что сиротами их сделали, перебить всех.
Ярослава молчала, медленно шагая рядом с телегой.
— А что, далече едете?
Дед Кондрат невесело хмыкнул:
— Щас до Тюмени. Там родня Матренина, к себе зовут, — он глянул на Ярушку, — Ты, Яруш, за домом нашим тож приглядывай, да?
— Вернетесь?
— Да, может, и вернемся...
Ярослава и Катя свернули с дороги, двинулись по тропинке в сторону леса.
Там, Катя видела уже отсюда, собралось много народа.
— А что там?
Ярушка, еще сумрачная после разговора с дедом Кондратом, посмотрела вдаль:
— Кроду сейчас жечь будут.
— А это что?
— Увидишь...
Они миновали неглубокую речку Струйку, подошли ближе.
На окраине леса, за линией черной, свежевскопанной земли, уже возвышался широкий помост, сложенный из бревен, сена и коры. На помосте, плотно укутанные в белый саван, лежали несколько мужчин.
По одному, поднимаясь к каждому из них на помост, подходили люди: женщины, мужчины, старики, — подносили цветы, целовали в лоб и медленно спускались с помоста.
— Кто это?
Ярослава сорвала несколько цветов, собрала в букет:
— Аким, Никанор, Перебей, Коловрат. Все четверо погибли в стычке с джунгарами — на прорыв пошли, ниже по течению. А наши споймали их отряд, бой приняли. Да вот, не все уцелели, — она указала на худенькую старушку в красной одежде, руководившую процессией. — Вон и бабушка моя, — она серьезно взглянула на Катю. — Ты постой тут, ладно? Нам лишние вопросы сейчас не надобны, верно?
И пошла в сторону помостов, а Катя присела на разогретый камень.
Она знала этот обряд.
Помост посреди круга — крода. Ее складывали из бревен, переложенных корой, сухой травой и соломой. Как день к ночи клониться начнет, ее подожгут, чтобы уходящее за горизонт солнце, забрало дух их брата, мужа или отца. Там его встретит родня, проведет куда надо. И погибший воин будет защищать свою землю и свою семью. Только уже с той, с другой стороны.
Она видела, как Ярослава взошла на помост, положила цветы каждому из погибших воинов, легко сбежала с помоста, подошла к бабушке, встала с ней рядом.
Теплый ветер вместе с горьковатым запахом полыни донес зычный голос пожилой ведуньи:
— Отправляется Аким к Роду своему! — и подожгла один край кроды. — Отправляется Никанор к Роду своему! — и подожгла другой край кроды.
Яркий огонь, хватаясь за солому, загудел.
— Отправляется Перебей к Роду своему! Отправляется Коловрат к Роду своему! Прими, Сварог, братьев наших, проведи, вечномолодая Мара, их в мир Правный.
Огонь деловито занимался, поднимаясь все выше, цепляясь за бревна, перекидывая пламенные языки ярус за ярусом, пока не подобрался укутанным в саван телам. Перед ними замер на мгновение, как живой, преклонил колени, обвил тонкими руками–змеями, обнял, словно родных. И через минуту уже укрыл оранжево–алым одеялом.
Люди вышли за круг, взялись за руки, потянули хоровод. В начале медленно напевая слова, затем ускоряясь. Катя видела, как мелькает, подпрыгивая, Ярушкина коса с голубой лентой, да возносится к краснеющему небу темный дым кроды.
Сердце Кати тоскливо сжалось: ей вспомнился такой же костер, только в разы больший, собранный по погибшему близкому ей человеку.
Память напряглась, выхватывая из прошлого обрывки воспоминаний.
Крутая лестница. Укутанный белым погребальным саваном мужчина. Она наклоняется, целует восковой лоб, ей больно и она плачет. Рядом чья-то твердая рука ведет ее вниз, с лестницы. Она поднимает глаза и видит огромный корабль, ладью, словно сошедшую с иллюстраций сказки про Садко. И огонь так же почтительно взбирается по доскам. Оставляя лишь память о том человеке, с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку.