— Тут нечего обговаривать.
— Ну зачем же так сердиться!
— Вы за кого меня, вообще, принимаете?
— Ах, Мириам, Мириам, вы не поверите, но, по правде говоря, я только о вас и думаю.
— Так — стоп. В моей жизни, между прочим, присутствует мужчина.
— Но вы ведь не живете вместе, правда?
— А вам-то какое дело?
— Я жуткий зануда. Понимаю. Так почему бы нам не встретиться за ланчем и…
— Я же вам сказала…
— Постойте. Встретимся за ланчем. Только один раз. И если вы решите, что не хотите меня больше видеть, — ну, так тому и быть.
— Честно?
— Клянусь!
— Когда?
— Скажите, когда вам удобно, и я приду.
— В среду. В кафетерии с комплексными обедами на крыше гостиницы «Парк Плаза».
— Нет. Внизу. В гриль-баре «Принц Артур».
13
Вчера вечером я совершил ошибку. Перечитал кое-что из той гнуси, которую, важно надувая щеки, принимал за нечто вроде моей собственной «Apologia pro vita sua»[272] с этакими еще легкими реверансами в сторону кардинала Ньюмена. Множество отступлений, пустословие — сплошной Барни Панофски в пьяном бреду. Правда, Лоренсу Стерну[273] подобные излишества сошли с рук, а я чем хуже? Поверьте, со мной вам еще повезло! По крайней мере, читателю не приходится ждать до конца книги третьей, пока автор соизволит народиться на белый свет. И вот еще что. Мне не требуется на шести страницах описывать, как переходят поле, а представьте, если бы эту книгу писал Томас Харди! И я умею дозировать метафоры — не то что Джон Апдайк. Когда доходит до описательных пассажей, я восхитительно лаконичен, в отличие от Ф. Д. Джеймс[274], писательницы, которой я, между прочим, восхищаюсь. Ее персонаж может войти в комнату с такой новостью, что, как бомба с подожженным фитилем, уже аж шипит — сейчас бабахнет, но Ф. Д. Джеймс ничего вам не откроет, пока не узнаете, какого цвета и из какого материала шторы, какой выделки на полу ковер, какого рисунка обои, что за картины на стенах и какого качества, сколько в комнате стульев и каков их дизайн; потом очень у нее всегда важен вопрос о тумбочках: что за тумбочки у кровати — настоящий ли это антиквариат из лавки древностей в Пимлико или жалкая подделка, купленная в сети магазинов «Хилс». Ф. Д. Джеймс не только одаренная писательница, она еще и балабуста, настоящая хозяйка, рачительная и радушная. К тому же очень привлекательная дама, но эту мысль я ни в коем случае не должен развивать, а то сейчас меня опять куда-нибудь занесет. Или еще какой проявится мой недостаток.
По вечерам я валяюсь на своем одиноком ложе, то бишь на диване, скитаюсь по каналам телевизора и предаюсь пьянству, при этом на кофейном столике на расстоянии протянутой руки у меня всегда лежит бинокль. Он бывает нужен, когда я смотрю «развернутые» интервью с болтливыми политиками, всякими учеными браминами, экономистами, редакторами газет, умными головами от социологии и психологии и другими дипломированными идиотами. Зачем? Затем, что эти интервью у них обычно берут в солидных будто бы кабинетах, и полки позади речистого придурка обязательно ломятся от книг. Сидит, скажем, перед нами прославленный автор новаторского исследования, проведенного на пяти тысячах канадцев, в результате которого выяснилось (ку-ку! ку-ку!), что богатые довольны своей жизнью чаще бедных и реже страдают от недоедания. Или — еще лучше — сексолог (что бы это слово, кстати, значило?), неожиданно осмелившийся предположить, что насильники чаще всего люди одинокие, в детстве сами подвергавшиеся сексуальным домогательствам или выросшие в неблагополучных семьях. Едва какой-нибудь такой умник на экране появится, я тут же хвать бинокль и давай высматривать: что у него за книжки на полках? Если там среди авторов затесался Терри Макайвер, я телевизор сразу гашу и сажусь сочинять письмо на Си-би-си, в котором подвергаю сомнению вкус и компетентность их экспертов.
Вчера спал плохо, проснулся в пять, так что утренних газет пришлось ждать до полседьмого.
Нечто интересное подкинула нам сегодня «Глоб энд мейл». Эльфрида Блауенштайнер, вдова из города Вены, здорово села в лужу. Я понял так, что она регулярно печаталась в колонках брачных объявлений австрийских газет:
Вдова, 64, 165 см, хотела бы разделить тихую осень своей жизни с симпатичным вдовцом. Люблю хлопотать по хозяйству, работать в саду, хочу о ком-то заботиться, буду верной подругой.
Оказалось, что сия немецкая Мадам Одинокое Сердце — это крашеная блондинка в дымчатых очках, которую помимо всего прочего не оттащить от баденской рулетки и столов для игры в «очко». На ее объявления во множестве откликались одинокие старые дурни, главным образом пенсионеры, а она из них выбирала кто побогаче. По данным полиции, ее доходы от банковских счетов, недвижимости и денежных средств, перешедших к ней в результате изменения завещаний, исчислялись миллионами. Ее излюбленный modus operandi[275] состоял в том, чтобы месяцами по капелюшечке подливать в еду и питье жертвы лекарство от диабета. Это неизбежно приводило клиента к смерти, которая казалась естественной. Пока что бабуся божий одуванчик созналась в четырех убийствах, но у полиции есть подозрение, что в ее, так сказать, шкафу скелетов гораздо больше. Мне это напомнило героя Чарли Чаплина, которого тот сыграл в своем последнем фильме, «Месье Забыл-как-звали» [ «Месье Верду» (студия «Юниверсал», 1947) не был последним фильмом Чаплина. Последним был «Графиня из Гонконга» (Чарльз Чаплин, 1967), где главную роль сыграл Марлон Брандо. — Прим. Майкла Панофски.], — как тот лихо расправлялся со вдовами; интересно, неужели Эльфрида вдохновлялась теми же идиотскими соображениями? А именно: «Что значат жизни нескольких бесполезных старых олухов по сравнению с ужасами этого мира?»
272
*
273
*