Но, если будешь настаивать на той своей буба-майсе, которую ты нам грузишь, я засвидетельствую на суде, что ты меня ударил, и тогда никто твоей сказке не поверит и дадут пожизненное, что означает минимум десять лет, и, пока ты будешь гнить в тюрьме, питаясь собачьим кормом и каждый день получая по мордасам от плохих парней, которые не любят евреев, твоя красотка в Торонто будет раздвигать ножки с кем-нибудь другим, а? Я к тому, что, когда ты выйдешь, ты будешь сломленным стариком. Ну, что скажешь?
Я ничего не мог сказать — меня безостановочно рвало.
— Гос-споди, поглядите, что вы наделали с ковром! Может, вам тазик принести? Где у вас тазик?
О'Хирн нагнулся и протянул руку, чтобы помочь мне встать, но я отрицательно помотал головой, опасаясь очередного подвоха.
— Да, теперь этот ковер только шампунем. Что ж, за пиво merci beaucoup[332].
Я застонал.
— А если ваш приятель, этот долгоиграющий купальщик, все-таки объявится, вы уж будьте так добры, позвоните нам, идет?
По дороге к двери О'Хирн умудрился наступить мне на руку.
— Ать-тя-тя. Извиняюсь.
Я пролежал на полу, может, час, может, дольше, во всяком случае О'Хирн со своими подручными давно уехал, когда я, собравшись с силами, налил себе очередную порцию виски, проглотил ее и набрал номер Хьюз-Макнафтона. Его не было ни дома, ни в офисе. Я застал его в «Динксе» и сообщил о визите полицейских.
— Что-то у тебя голос какой-то странный, — проговорил он.
— О'Хирн избил меня как сидорову козу. Я хочу сделать на него заяву.
— Надеюсь, ты не отвечал ни на какие вопросы?
Я подумал, что лучше бы мне рассказать Джону все как есть — про то, как О'Хирн нашел у меня отцовский короткоствольный револьвер, и про то, как я напоследок грубо с ним разговаривал.
— Ты схватил его за лацканы и тряс?
— Да вроде бы. Но только после того, как он меня ударил.
— Я хочу попросить тебя об одолжении, Барни. У меня все еще остаются кое-какие баксы в банке. Они твои. Но тебе придется найти себе другого адвоката.
— Да ведь ты мне еще и для развода нужен! Да, кстати! Нам уже не требуется искать проститутку и частного сыщика. Я поймал ее на измене. Бука будет моим свидетелем.
— Да ведь его же, наверное, нет в живых!
— Он объявится. Да, я вот еще что забыл упомянуть. Следователю известно о Мириам.
— Откуда?
— Кто ж его знает? Слухом земля полнится. Может, нас видели вместе. Ей не надо было такое говорить о голосе Мириам.
— О чем, о чем? Что-то я тебя не пойму.
— Это я так. О'кей, ладно, я не должен был. Но я сказал. Слушай, Джон, мне нельзя в тюрьму. У меня любовь.
— Мы никогда не встречались. Я тебя не знаю. Это окончательно. Ты откуда звонишь?
— Из дома на озере.
— Вешай трубку.
— Ты что — параноик? Они не могут, это незаконно!
— Вешай трубку сейчас же.
Черт! Черт! Черт!
На следующий день в Монреале меня рано утром разбудил звонок в дверь. Это был О'Хирн с ордером на мой арест за убийство. А наручники на меня надевал Лемье.
6
Детям никогда не надоедало слушать о том, как я ухаживал за Мириам; они радовались нашим похождениям и проделкам и постоянно требовали новых подробностей.
— Ты хочешь сказать, что он сбежал с собственной свадьбы и поехал с тобой на поезде в Торонто?
— Ну да.
— Ну ты и гад, папочка, — хихикает Кейт.
Серьезный Савл отрывается от книги и говорит:
— Так меня ведь тогда еще на свете не было.
— А в котором часу отходил поезд на Торонто? — в сотый раз задает все тот же вопрос Майкл.
— Около десяти часов, — отвечает Мириам.
— Если хоккей заканчивался, скажем, в десять тридцать, а поезд отходил приблизительно в десять, то я не понимаю, как…
— Майкл, мы ведь это уже выясняли. Наверное, отправление задержали.
— И ты заставила его слезть в…
— Я все-таки не могу понять, как…
— Ну я же еще не закончила предложение, — начинает уже обижаться Кейт.
— Ах, ну какая же ты зануда, Кейт!
— Ты будешь говорить, когда я дойду до конца предложения. И ты заставила его слезть на станции Монреаль-Вест. Точка.
— А на самом деле она втайне обиделась, что я не поехал с ней до Торонто.