Мазин пришел на кладбище, разумеется, не из чистого любопытства, хотя и нельзя сказать, чтобы с конкретной целью. Он просто считал, что присутствие на похоронных церемониях дает определенную пищу для размышлений, все-таки обстановка особая, и люди в ней проявляются контрастнее, чем обычно, даже те, кто усиленно изображает скорбную отрешенность.
Свернули процедуру без проволочек. Когда к гробу подошли дюжие непросыхающие молодцы с веревками и молотками, лишь один человек поднялся на сырой холмик и, став на колено, прикоснулся губами к плохо загримированному пулевому отверстию. Это была Лиля.
Потом послышались негромкие хлопки брошенных руками горстей земли, следом гулко заработали лопаты… Народ смешался и, прилично случаю, без спешки, но решительно, двинулся к автобусу. Умолкнувший оратор подошел было к Лиле, судя по жестам, предложил ей присоединиться к «группе товарищей», но она повела головой, и он облегченно и понимающе пожал плечами и развел на секунду руки, как бы говоря: что ж поделаешь, конечно, дело деликатное…
Лиля дождалась, пока на могилу уложили немногие венки, и пошла между оградками, но не туда, где стоял автобус, а навстречу Мазину.
— Это вы?
— Как видите.
— Не ожидала.
— Почему? Не я один пришел.
— Пришли позлословить, а в основном выпить, конечно.
— Надеюсь, вы не подозреваете меня в желании хлебнуть бесплатно в трудное время?
Она смутилась.
— У меня зло получилось.
— Естественно.
— Нет, зло. Не знаю, что делать, не могу достичь состояния…
— Сострадания?
Лиля быстро глянула поверх очков.
— Насмешничаете?
— И не думаю.
— Многие не принимают меня всерьез. И эти тоже…
Мазин вспомнил, как она склонилась над гробом. Нет, над ней не смеялись. Может быть, кто-то даже почувствовал неловкость оттого, что стоит и ждет с нетерпением, когда же кончится нудный погребальный обряд, и все усядутся за стол.
— Люди сложный народ. Не стоит перегибать в их осуждении. Меня в этом работа убедила.
— Вы правы, мне стыдно, это гордыня проклятая. Пожалуй, не следовало подходить к гробу. Я как бы им вызов бросила.
— Ну ладно, ладно, не винитесь. Все уже в прошлом.
Кавказец с ровно подстриженными усами обогнал их, направляясь к стоявшей на обочине иномарке.
Лиля прищурилась, напрягая зрение.
— Посмотрите! Ведь это он.
— Кто? — спросил Мазин, хотя уже понял и сам.
— Я вам говорила. Помните? Он к нам приходил, Марину спрашивал. С цветами пришел. Да, с цветами. Но Марины не было дома. Я спросила, что ей сказать? Он так улыбнулся сахарно, знаете, как они умеют. Говорит передайте, что хорошие люди не забывают добрых дел.
«На гроб он смотрел с другой мыслью», — подумал Мазин, но тут Лиля попросила его:
— Подождите минутку, пожалуйста.
И, повернувшись в сторону могилы, негромко заговорила, произнося непонятные Мазину слова.
«Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе Харе, Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе…»
Впрочем, разобрать их четко Игорь Николаевич не мог, внимание его было приковано совсем к другому эпизоду, разыгравшемуся поблизости.
Двое мужичков в кирзовых сапогах и солдатских измятых гимнастерках без погон и поясов, один с лопатой, другой с веревкой, по виду очередная пара могильщиков, вышли на дорогу как раз в тот момент, когда Руслан подошел к машине. «Могильщики» шли прямо на него, и кавказец брезгливо шагнул в сторону.
Мазин улыбнулся, он слишком хорошо знал, как это делается.
Никто и не заметил, как в машине оказались все трое, и она, круто взяв с места, умчалась по дороге.
«Юра сработал. Неужели я — старый осел?»
— Игорь Николаевич, мы можем идти.
Лиля смотрела в сторону, куда направлялся Руслан.
— Уже укатил?
— На такой машине недолго. Вы молились, Лиля?
— Да, это маха-мантра, великая мантра, она освобождает наш ум от тревог.