— В самом деле?
— Не верите? Всего шестнадцать слов, наделенных большой силой. Особенно рекомендуется в Кали-йугу.
— Кали-йугу?
— Это эпоха ссор, тревог, лицемерия.
— Ничего не скажешь, эпоха годится.
Лиля сказала с удовлетворением:
— Я знаю, что наши мысли близки. Я рада, что вы здесь. Как и я, выдумали, что мама придет на кладбище, правда?
Вот этого Мазин вовсе не думал, а между тем известный резон в таком предположении был. Разумеется, если считать, что Эрлена жива.
— Вы на это надеялись?
— Сначала. Но она не могла прийти, не повидавшись со мной.
— Что же ей мешает?
— Она еще не готова.
Лиля произнесла эти слова так убежденно, с внутренним смыслом, что Мазин понял, речь идет о духовном.
— А если помехи вполне земные?
— О чем вы?
Ее доверчивость и признательность как рукой сняло.
— Простите, я забыла, что вы сыщик, ваша пища — души падшие. В исцеление вы не верите.
— Такого я не говорил. Я только предпочитаю убедиться, что исцеление идет успешно.
— Я верю в исцеление, — сказала Лиля, нахмурившись.
— Поэтому и решили отказаться от моих услуг?
— Если хотите…
— Это ваше право. Но почему вы все-таки не пришли ко мне сами, а написали заявление? Вас так коробил мой сугубо практический подход?
— Я поняла, что мама не преступница. Ее нельзя разыскивать. Она совершила ошибку, а не преступление. Нужно дать ей возможность пройти через сомнения и вернуться. Она страдает. Вы бы слышали ее голос. Каждое слово сквозь слезы. Может быть, она уже узнала об участи Марины. Может быть, то, что случилось, поможет ей вернуться.
— К отцу? — спросил он, подумав. — «Неужели она настолько наивна?»
Оказалось, что нет.
— Нет, к отцу она не вернется. Я тоже решила уйти от него.
— Сейчас? Когда он в таком тяжелом положении?
— Не говорите! Мой долг быть рядом с ним, я знаю, но это невозможно. Он сам гонит меня. Пока я у бабушки. Ей я нужнее. Отца выручает бутылка.
— Он дома? Один?
— Да. Но не нужно сейчас об отце. Вернее, я не могу. Простите. Побегу к бабушке. Спасибо, что пришли.
— Если вам это оказалось полезным, я рад.
Мазин поклонился, ничего не добавив к своим словам. В душе он был доволен, что Лиля направилась не домой. У него были соображения, требовавшие повидать Дергачева немедленно и желательно с глазу на глаз. Конечно, существовала опасность найти его, как говорится, в отключке, но Игорь Николаевич уже заметил, что Алферов и Дергачев пьют по-разному.
Так и оказалось. Художник был действительно пьян, но выглядел довольно разумным, сосредоточенным и угрюмым.
— Что это вы? — спросил он хмуро, радости от визита не выражая.
— Я с кладбища.
— Вот оно что! Заскочили помянуть покойницу? Или все за миражами гоняетесь, призраки ищете?
— Ищу. И помянуть не прочь.
— Рюмка найдется.
И на этот раз художник усадил его в скрипучее кресло, но выпивку не пожалел, а, напротив, поставил бутылку на столик как-то подчеркнуто решительно.
— Прошу! Хотя вообще вам у меня делать нечего, — сказал Дергачев совсем трезво. — Моя вторая супруга отнюдь не скрылась. Нынешнее место пребывания ее, как я понял, вам известно лучше, чем мне. Можете хоть завтра проводить, как это у вас называется, эксгумацию, что ли?
— Эксгумацию, — подтвердил Мазин.
— Ничего себе, словечко состряпали, так и прет трупной вонью.
Дергачев изобразил рвотный спазм.
— В эксгумации нет нужды.
— Неужели нашли убийцу?
— Не знаю.
— Не темните!
— И не думаю. Кажется, милиция задержала подозреваемого.
— Кто ж такой?
— Кавказец какой-то.
— Слава Богу! Хоть тут я чист. Не убийца!
— Ну, теоретически это не исключено. У вас были основания.
Дергачев, который наполнял как раз стопку Мазина, откачнулся и пролил водку на столик.
— По-вашему, я псих? По-вашему, я стал бы убивать женщину, которая мне давно осточертела? Стала равнодушной?
— Некоторые так делают. Нужно же избавиться, если осточертела?
— Вот как вы думаете? Не верю. Не вешайте лапшу на уши. А развод зачем?
— Вы говорили о зависимости от жены.
Дергачев набычился.
— Кому?
— Какое это имеет значение? Разве не говорили?
Художник напрягся, вспоминая.
— От сторожа ветер дует? Ну, трепло. Мог, конечно, по пьянке. Но это так, не серьезно, на безденежье, возможно, и жаловался.
— Только?
— А что еще?
Вдруг он расслабился, посмотрел на Мазина, затряс головой и засмеялся пьяным, неприятным смехом.