Средний возраст собравшихся, должно быть, перевалил за семьдесят пять. И среди всех них — она, Карола.
Сестры зашептались между собой. Раздался едва уловимый смешок Ингрид Волленхаус.
— Моя сестра поет, — сказала она. — Но она стесняется вам в этом признаться.
Эльза Кюн постучала серебряной ложечкой по блюдцу:
— Неправда. Это было давно, я уже все позабыла. Я не пела с тех пор, как уехала из Герольштайна.
Он услышал, как тапочки Каролы зашуршали по гравию. Она удалялась в сторону кухни. За ней по пятам шла кошка коричневого окраса. Видимо, Бабуся, жительница сломанного холодильника. Мертвые водянистые глаза Людвига обратились к Эльзе.
— Я слышал, как позавчера ты пела в салоне, мама…
Орландо пригубил кофе. Тот был горький и чуть теплый.
Он улыбнулся старой даме. Ее пальцы бегали по скатерти. На среднем красовался огромный перстень — должно быть, она часто его теряла.
— И что же вы поете?
Он увидел, как Карола возвращается из кухни с подносом. Голубой пар от кофейника завитками поднимался к зарослям навеса.
Петер Кюн резко повернулся к Орландо. Его лоснящиеся брови не шевельнулись, хотя лицо напряглось.
— Моя жена всегда поет одно и то же, — сказал он. — Она никогда не меняет репертуар.
След от конфитюра оставил росчерк на его подбородке.
— Так что же вы поете?
Карола поставила поднос на стол и села напротив тенора.
— «Вертера», — ответила она.
Она положила шесть коробок равиолей на банки вареной малосольной свинины с чечевицей и, сверившись со списком, вздохнула.
— Вечно я что-нибудь забываю.
Орландо взглянул на листок бумаги поверх ее плеча.
— Редко мне встречались семьи, менее озабоченные здоровым питанием, чем ваша.
— Они любят только консервы. Одно время они ели лишь колбаски из сушеного гороха, и так продолжалось полтора месяца. Двоюродная бабка сдалась первой. И тогда мы перешли на малосольную свинину с чечевицей. Своеобразный курс лечения.
Она покачала головой и толкнула тележку.
В длинных торговых рядах супермаркета еще почти никого не было. Они шли вдоль нагромождений баночного пива с левой стороны и бисквитов — с правой.
Из громкоговорителей лился непрерывный музыкальный компот, разбавленный рекламными объявлениями.
— Я забыла сыр для Петера, — сказала Карола. — Подождите меня у кассы.
Она убежала, а он встал в очередь за здоровячкой в цветастой юбке и варикозными икрами. Та поддерживала груду пивных банок, норовивших выпасть из тележки.
Вскоре вернулась запыхавшаяся Карола. В руках она несла молочно-белый цилиндр, покрытый прозрачной пленкой.
— Если ему не давать регулярную дозу, он способен симулировать инфаркт сутки напролет.
Орландо сгружал упаковки на движущуюся ленту.
— Неужели ему настолько трудно обходиться без сыра?
— Остальные тоже хороши. Отец как-то ночью пытался удушить обеих сестер подушкой. Они даже думали купить револьвер, чтобы защищаться от него.
Она расплатилась, и они вместе направились к машине, толкая перед собой тележку. Становилось жарко. Вершины пихт утопали в небесной лазури. Было одиннадцать утра.
Реальность ничем не напоминала оперу. Когда Орландо предложил ей эту прогулку, его воображение рисовало лесные тропинки, изогнутые мостики над горными по токами, привалы у корней вывороченных деревьев. Они бы почувствовали, как сквозь расщелины и впадины сама Германия вливается в них; она рассказала бы им, как плавно текут годы в Сафенберге, поведала бы о зимних вечерах перед потрескивающим камином, о сладких снах в снежные ночи…
Он переложил равиоли и захлопнул багажник.
— Я покажу вам ресторанчик недалеко от деревни, — сказала она. — Не хочу навязывать вам трапезы с нами, ведь теперь вы знаете, что вас ожидает.
— Поехали со мной. Не люблю есть один.
Она отрицательно покачала головой.
— У меня много дел. Вот уже двадцать лет как ни один из них не открывал крышку кастрюли.
— Приготовьте обед и возвращайтесь. Мы не будем заказывать равиоли.
Он тронулся с места. Руль обжигал руки, и он опустил стекло. Она забросила ногу на ногу и сквозь юбку помассировала колено.
— Разве что вечером, — сказала она. — Но нужно будет быстро вернуться.
— С десертом разберемся в машине.
Дорога шла в гору по гребню перевала, напоминавшего поднятый воротник. За развалинами стен среди раскаленных камней дремало аббатство.
— Это ничего, что сегодня утром вы не распевались? Я думала, что певцы…