— Не свисти так на лестнице, — сказал я, — ни к чему это, да и опасно.
Выслушав скудные сообщения, он сказал:
— Я полагаю, что они проиграют, вот только не знаю, до моих похорон или после.
Он затрясся от хохота и ушел, громко насвистывая на лестнице ту же мелодию. Как только он ушел, вернулась мама.
— Дочь Паркмана умерла, — сказала тут тетя Янне. Она поведала, что дочь соседа, жившего через дом от них, и ее муж вместе приняли яд. Мужа доставили в больницу, и он уже выздоравливает.
— Он кричит, им приходится его держать, — сказала тетя Янне.
«Кого она имеет в виду, отца или зятя?» — подумал я. Июнь был очень мягким — сияющее преддверье лета. Как-то в полдень, когда мама вязала, сидя у окна, к нам зашла тетя Янне вместе с Отто. Она была бледна, потрескавшаяся кожа на ее лице походила на штукатурку, хотя тетя Янне не пудрилась.
— Мама, мама! — нетерпеливо кричал Отто.
— Ты хороший мальчик, помолчи немного, солнышко, — сказала тетя Янне.
Она пришла рассказать о происшествии с ее племянником. Проезжая по городу на велосипеде, он нарушил правила и был остановлен человеком в черных сапогах, отчасти в штатском, отчасти в униформе; записывая его имя, тот ухмыльнулся.
Через несколько дней после этого, вечером, у их дверей появился одетый в темное, неприметной внешности человек, заявивший, что племяннику на следующий день надлежит явиться в контору в городе из-за того дорожного происшествия, чтобы, как он сказал, утрясти это дело.
Племянник пошел, и его мать отправилась с ним. На входе в означенную контору ее задержали, впустили только сына. Минут через двадцать он с трудом выбрел на улицу, его рвало, на лице — шишки и кровавые царапины, одежда в пыли, словно ее таскали по полу.
Они за немалые деньги наняли коляску на воздушных рессорах, запряженную лошадкой-пони. Дома, кроме легкого сотрясения мозга, врач установил еще повреждение левой лопатки, и с той же стороны стороны — перелом ключицы.
Его оставили дожидаться в небольшом зале. Человек, задержавший его, вошел первым и привел остальных, некоторые держали в руках резиновые дубинки.
— Это — наглец, который обругал меня мерзавцем, — объявил тот человек. Один из них ударил племянника кулаком в подбородок, и остальные, человек шесть или семь, вдруг накинулись на него и принялись избивать и топтать.
— Так внезапно все началось, — рассказывал он тете Янне. Человек с седыми сальными волосами все время метил ему в живот. Племянник поскользнулся, пытаясь увернуться от ударов, и упал на спину. Прежде чем он сумел принять защитную позу, один из тех стал топтаться на его груди. Когда он перевернулся, седой (как показалось племяннику) встал ногами ему на спину.
В этот момент раздался звонок или свист, в любом случае пронзительный звук, заставивший их остановиться; ему послышались разные голоса, но что было дальше, до того, как он вышел на улицу, вспомнить ему не удалось.
— Знаешь, — сказала тетя Янне, — что у Йозефа дома получили похоронку?
— Нет, — сказала мама, — я не знала.
— Но они еще из лагеря от него письмо получили, — продолжала тетя Янне, — с гораздо более поздней датой. А теперь о нем больше ничего не слышно.
Наступило молчание. Тетя Янне посмотрела на Отто и сказала:
— Доктор прописал порошки, и он уже две ночи сухой, так сестра сказала.
Мама спохватилась, что не дала Отто открыток, и отыскала в шкафу пару штук; одна была цветистая: вид заграничного города под розовыми небесами.
Ханс Бословиц, когда я несколько недель спустя зашел к нему вечером, играл на гитаре. Он всей кистью бил по струнам и дергал ногой. По моей просьбе он сыграл «О Йозеф, Йозеф», но исполнение мне не понравилось, поскольку он выводил мелодию, чересчур подчеркнуто припевая «та-та-та-та», причем его горло нелепо напрягалось, когда он задирал голову.
— Пульс сего общества, эта музыка, — сказал он. В этот момент в окошко входной двери постучали. Посетитель уже прошел в коридор, громко назвал свое имя, и тетя Янне прокричала:
— Да, сосед, проходите.
— Вы наверняка еще не слыхали, госпожа Бословиц, — сказал, войдя, сосед, — доктор Витфис умер.
— Да что вы? — ахнула тетя Янне.
— Я только что узнал, — сказал он, — вчера вечером это случилось.
Поздно вечером, поведал он, доктор взял бритву и перерезал запястья обоим своим маленьким сынишкам, опустив кисти их рук в кадку с теплой водой, — это исключает возникновение боли. После того, как его жена сама вскрыла себе вены, он тем же образом рассек свое запястье. На такой ход событий указывали позы жертв и наличие второй бритвы в руке жены. Жену и детей нашли уже мертвыми, а мужа — без сознания. В госпитале ему зашили рану и сделали переливание крови, но еще до полудня он умер, так и не очнувшись.