— А вы кто? — спросил он у Хансика. Когда тот назвался, второй сказал: — В списке не значится. — Вам обоим придется пойти с нами, — сказал первый.
Когда дяде Хансу сообщили новость, он промолчал. Решили, что он не расслышал или не понял, и несколько раз настойчиво повторили ее. Он попытался выпрямиться в кровати и, когда ему под спину подложили подушку, уставился в окно. В конце концов посетительницы, — подруга тети Янне и ее дочь, — ушли домой.
Как-то днем к нам зашла соседка.
— Из Инвалидов[6] вывозят, — сообщила она и рассказала, что видела, как глубоких стариков сотнями волокли по лестнице из здания в стоявшие наготове грузовики, и как старец девяноста двух лет, которого она прежде знавала, воскликнул: «На руках меня носят!» — Из Апельдоорнского леса вчера тоже всех вывезли, — сказала она.
— Что ты сказала ему про Отто? — спросил я у матери, когда она вернулась с очередного посещения дяди Ханса.
— Так и сказала, всех вывезли, — сказала она. — Он только надеется, что Отто сразу убили. Доктора и медсестры остались с пациентами, слыхал?
— Нет, — сказал я, — не слыхал.
В начале следующей недели один из друзей дяди Ханса нанял экипаж и перевез его из госпиталя в чердачную комнату в центре города, которую ему предоставили знакомые. Поздно вечером из подъезда дома дяди Ханса он забрал и инвалидную коляску, — шины с нее уже были украдены. Через четыре дня квартиру очистили, но было решено, что дяде Хансу пока ничего об этом не скажут.
Больной лежал один на новом месте, но дважды в день к нему приходила медсестра. Об укрытии знали только несколько человек.
В течение лета все шло наилучшим образом. Когда наступила осень, для дяди Ханса пришлось подыскать новое убежище, поскольку в этом помещении нельзя было топить.
Удалось подыскать для него место в доме престарелых. О документах обещали позаботиться.
Когда ему сообщили об этом решении, он показался разочарованным. Он объявил, что лучше бы его перевезли к друзьям.
Порой казалось, что он не понимает, что говорит; медсестре он как-то в полдень заявил:
— Помнишь, когда мне было двадцать семь? Нет, я имею в виду, в двадцать седьмом году, я точно знаю, стало быть… — после чего остался лежать в задумчивости.
Как-то в среду его навестила одна знакомая, художница.
— Тебе вроде бы он казался очень красивым? — спросил он. — Давай-ка честно.
У него был атлас с картами мира, принесенный ему соседями из дому, — он считал его весьма подробным и ценным. Когда медсестра зашла днем, он сказал:
— Возьми этот атлас себе, я отдаю его Али.
— Какая чушь, — сказала та, — он слишком хорош, чтобы отдавать.
— Возьми, говорю, — сказал он и попросил попить.
На следующий день пришла дочь подруги тети Янне и застала его спящим.
— Он спит, — сказала она дома.
Вечером заглянула медсестра, увидела, что он отдыхает, пощупала пульс и довольная ушла. На следующее утро она вернулась в обычное время и обнаружила остывшее тело. Она приподняла его голову с влажными остатками волос. Узкие губы были сомкнуты, и очки придавали лицу нереальное выражение.
— Я не сразу сообразила, — рассказывала она потом, — и мне показалось, я слышу что-то странное, но это был пылесос, совсем внизу.
Увидев пустую коробку возле допитого стакана, она начала кое-что понимать. Однако она подсчитала, что в коробке не могло быть больше четырех таблеток снотворного. Можно было сделать только один вывод: он регулярно припрятывал одну пилюлю, и таким образом у него скопился запас.
Друг, привезший его из госпиталя и тот, что предоставил ему комнату, ночью снесли труп по лестнице и без всплеска опустили его на веревке в канал неподалеку от дома, и он тут же пошел ко дну, — так мне рассказывали.
Оба поспешно вернулись в дом, вместе с медсестрой прождали до четырех утра, после чего разошлись по домам.
До этого часа они обсуждали разные вещи: расстояние до других планет, предположительную длительность войны и существование бога. А также узнали от медсестры, что денег дяди Ханса с лихвой хватило бы еще на год ухода за ним. «Не в том дело было». — сказала она.
Последние годы моего деда
Когда умерла бабушка, родители взяли деда к нам. Вскоре после моего рождения теснота вынудила их переехать. Мы поселились на восточной окраине; за домом был большой сад. Здесь начинаются мои воспоминания; но многое из того, что я полагаю ими, в действительности знакомо мне только по рассказам.
Едва научившись ходить, я повадился сидеть на каменном крыльце в саду. Однако всякий раз мне хотелось из сада в дом, а оттуда — снова на улицу. Желание это я выражал словами: «сад, сад» и «дом, дом»; мама постоянно об этом вспоминает. Поскольку то и дело поднимать меня на руки было обременительно, дед изготовил простенькие сходни. Он был искусным плотником и соорудил также стульчак с небольшим отверстием, так что мой брат и я могли без риска ходить в уборную. Это были времена раннего детства.
6
Имеется в виду депортация 256 пациентов и персонала Больницы для еврейских инвалидов 1 марта 1943 г. Приказ о передаче здания и инвентаря был составлен по распоряжению хауптштурмфюрера СС Карла Вёрлейна.