Вечером, после ужина, мы с мамой отправились в морг. И та подруга, что поддержала идею о помещении деда в дом престарелых, тоже поехала с нами на велосипеде.
Когда медсестра откинула с тела простыню, мать разрыдалась. Потом она всем рассказывала, что покойник был «такой красивый». Рот был приоткрыт, и под приспущенным веком виднелось тусклое глазное яблоко. Как у дохлой крысы, подумал я.
Мамина подруга немедленно проявила практическую смекалку в вопросе о похоронах. Страховка составляла всего шестьдесят гульденов. Хлопотами подруги нашелся подрядчик, который за сотню гульденов брался устроить пристойные, как говорится, похороны. Церемония была назначена на утро субботы. В пятницу днем я зашел в кафе на Дюйвендрехт, чтобы сообщить об этом. «Не может быть», — сказали мне хозяева и пообещали в десять часов быть у ворот кладбища. Мы отправились в половине десятого. Перед нами вошел лысый человечек со шляпой в руке. «Присутствующие желают попрощаться?» — спросил он, поблескивая толстыми стеклами очков. Мы прошли в ванную, которая любезно была предоставлена нам директрисой. Покойник лежал в гробу, такой же окоченелый и нелепый, как и два дня назад, но невероятно серый и бледный. Войдя, мама сразу же расплакалась, а за ней и тетушка из Хаарлема, прибывшая этим утром. Дядя, слабоумный мамин брат, грубо обрывал цветки от ветки хризантемы, которую она купила за пять гульденов, и с небрежной уверенностью бросал их в гроб. По окончании церемонии, дождавшись в гостиной директрисы, когда гроб будет закрыт и погружен в катафалк, мы уселись в сопроводительную карету. Черные занавески слегка трепетали, и мы в молчании тащились к месту назначения. Хозяин кафе и его жена, как я заметил, глянув в заднее окно, вдоль решетки кладбища последовали за нашим катафалком.
Гроб был пронесен по главной дороге до могилы, и после того, как отслужившие панихиду сняли шляпы, при помощи механического устройства спущен в яму.
— Желает ли кто-либо из присутствующих что-нибудь сказать? — услужливо осведомился человечек. Тогда выступил вперед мой дядя и, словно перед ним была большая толпа слушателей, разразился речью о нелепо устроенном человеческом мире, в котором, как он сказал, отец не чувствовал себя как дома. «Вот ведь идиот», — подумал я. Мама всхлипнула, и когда дядя сказал, обращаясь к яме: «Прощай, отец», мы молча покинули кладбище. Экипаж доставил назад маму и тетку, дядя проехал с ними часть пути.
Мой брат и я забрали свои велосипеды от дверей дома престарелых и поехали домой. На Рингдейке я спросил:
— Как тебе дядя Вим?
— Вот ведь идиот, — хмыкнул мой брат. Тут я напомнил ему об оставшихся у него часах и трубке деда, которые мы, с разрешения матери, могли поделить жеребьевкой.
— Давай прямо сейчас, — предложил я. Мы сошли с велосипедов, и брат подбросил вверх центик. Пронесшийся мимо автомобиль бесследно унес его. Мы объявили жеребьевку недействительной. Следующий бросок дал более ясный результат. Мне достались часы, а моему брату — трубка. Это было наилучшим решением, потому что у него вещи частенько ломались. Я же обращался с часами осторожно, и они ходят по сей день.
Десять веселых историй
Беседа с Ван Хет Реве
Как-то раз, холодным воскресным днем перечитывая «Вечера», я вспомнил, как заинтересовала меня после первого знакомства с книгой личность автора. Однако я никогда не пытался встретиться с ним. Кстати, в то время ходили слухи, что человек он неподатливый, и с посетителями и корреспондентами имеет обыкновение обходиться холодно, порой даже грубо.
Тогда, перечитывая эту по-прежнему замечательную книгу, которая, вне всяких сомнений, сделалась классикой нидерландской литературы, я решил попытаться устроить беседу с ним. «Он нигде не бывает», — говорили мне. — «Он живет очень замкнуто». «Сущий отшельник». «Одержимый мономан».
Подобные характеристики — все, впрочем, из вторых или третьих рук, — возбуждали меня и только разжигали мое любопытство. Как живется писателю, чей роман — «Вертер Ниланд», появившийся пару лет спустя после его первой, сенсационной книги, — был проигнорирован; писателю, который в 1956 году опубликовал сборник написанных по-английски рассказов, но важность их обратно пропорциональна оценке, до сих пор ими получаемой?