— Французскому, немецкому и английскому, — кратко ответил человечек. Руки его двигались по сторонам кресла, словно пощипывая материю. Я заметил, что кожа со внутренней стороны его туфель отстала от подошвы.
— И совсем никакого эсперанто? — спросил Вертер. Его отец лишь покачал головой.
— А что это, вообще говоря, за язык такой? — спросил я, обращаясь и к Вертеру, и к его отцу.
Тот выпрямился и сурово взглянул мне в глаза.
— Ты в самом деле хочешь знать, или так просто, любопытствуешь? — спросил он. — Если ты действительно интересуешься, я тебе расскажу.
— Да, я очень хочу знать, — сказал я.
Он опять с некоторым сомнением посмотрел на меня.
— В прошлом веке, — сказал он тогда, — если хочешь точно знать, то в 1887 году, один очень большой человек — я не имею в виду, что он был высокий, а хочу сказать, он был очень крупный ученый — он составил этот язык из всяких разных других. Вертер, ты же знаешь, кто это такой.
— Заделгоф, — сказал Вертер.
— Доктор Заменгоф, — поправил его отец. — Людвик Лазарь Заменгоф. Если тебя заинтересовало, я еще больше расскажу. Этот человек жил в Белостоке, в русской Польше. Там говорят на четырех, а то и пяти языках. И он решил положить конец путанице, и составил мировой язык, эсперанто. Он из каждого языка взял понемногу. «И» — это «кай», для примера. «Кай» взято из греческого. Вот так он это сделал.
— Табличка на двери, со звездочкой, это оттуда, — сказал Вертер.
— Если кто-то приезжает из другой страны, и он учил эсперанто, мы можем разговаривать и понимать друг друга, — продолжал его отец. — Это великое достижение доктора Заменгофа. — Он замолчал. — Но все еще слишком мало тех, кто хотел бы взяться за это дело, — сказал он задумчиво, как бы про себя. — Потому что я слишком часто встречаю знакомых, которые меня об этом расспрашивают. Но когда я им говорю: идите, учите язык, они этого не делают. Слишком трудно запоминать все эти слова, говорят они.
Он зажал руки в коленях и уставился на ковер.
— А ты хочешь учить язык? — внезапно спросил он меня.
— Не знаю, — ответил я. — Я не знаю, смогу ли я.
— Не обязательно начинать сразу, — сказал он, — а вот если я тебе сейчас дам брошюру — это такая маленькая книжка — ты же разберешься, что к чему?
— Не знаю, — сказал я.
— Это не эсперанто, — продолжал он, — там просто написано, как доктор Заменгоф это все придумал. Очень интересно. Я тебе сейчас ее дам; но ты отдашь обратно? Потому что для тех, кто хочет купить, она стоит пятнадцать центов. — На мгновение мне показалось, что он собирается встать и отыскать брошюру, но он остался сидеть.
— Мы пойдем в пинг-понг поиграем, — сказал Вертер. Он увел меня в комнату, через которую мы прошли, сдвинул крышку стола и достал из ящика ракетки и шарик.
— Я не знаю, как нужно, — сказал я. Он стал объяснять мне правила, но я слушал лишь вполуха, краем глаза поглядывая на улицу; по веранде на другой стороне сада бродила большая овчарка, которая время от времени взлаивала и всякий раз просовывала голову между прутьев решетки, отчего застревала и, подвывая, пыталась освободиться. Я подумал, что ей некуда было деваться, и она даже не могла перепрыгнуть через балюстраду — такой короткий у нее был поводок.
Мы начали игру. Отец Вертера оставался сидеть в той же позе, в какой мы его застали.
Как только мы чуть-чуть разыгрались, из кухни вышла мать Вертера. Она остановилась у стола, провожая взглядом шарик. Постояв немного, она стала хватать шарик, но в последний момент промахивалась.
— Мам, ты всю игру испортила, — сказал Вертер. Рука ее тут же замерла в воздухе, и мать уставилась на Вертера.
— Ты такой милый, когда в раж входишь, — сказала она, — ты вообще красивый мальчик. Или красивый парень, лучше сказать. — При этих словах Вертер перестал метать шарик и кинул быстрый взгляд на отца в другой комнате. Тот по-прежнему сидел неподвижно, спиной к нам. Шарик упал на пол позади Вертера. Его мать проворно подхватила шарик и притворилась, что хочет убежать с ним. По требованию Вертера она, однако, положила его на стол.
— Такие штуки, это здорово, — сказала она мне. — Я люблю потеху, так же, как и вы. Мы когда играли на улице, такое вытворяли! А ты как думал? Веселиться, это я за двоих умела. Духом я еще молодая, знаешь.
Она выхватила у меня ракетку и заняла мое место.
— Теперь я против тебя, Вертер, — сказала она. Верхняя часть ее тела быстро затряслась, словно под музыку.
Они начали играть. Четыре раза промазав по шарику, она швырнула ракетку на стол, хотя партия была еще не окончена.