Гостиная, в одном из углов которой собирался народ, была столь просторна, что покрывала площадь шести нормальных комнат. Все четыре стены были в два ряда увешаны сюрреалистическими картинами, под каждой из которых имелась печатная карточка с указанием номера и названия. Наличие этих карточек меня удивило, но объяснение не заставило себя ждать: с десяти часов начались звонки в дверь, и наверх потянулись люди с входными билетами и брошюрками в руках. Они молча пробирались меж картин, не обращая ни малейшего внимания на скучившихся в уголке кофелюбов. Вне всяких сомнений, это и была выставка, упомянутая в начале наших переговоров, и проводилась она не в каком-нибудь зале или художественном магазине, как было задумано поначалу, — этакий домашний концерт живописи.
Мало-помалу в комнате становилось оживленнее. Уже к полудню небольшим группам посетителей приходилось подчас ожидать внизу, чтобы наш хозяин или его жена провели их наверх. Хозяйские дети, трое мальчиков, временами перегораживали проход, когда со страшной скоростью проносились по широкой мраморной лестнице на перевернутом диване, словно на санках зимой. (Вообще говоря, сей транспорт был рассчитан только на две персоны, так что младший, невзирая на слезы, в основном оставался за бортом, и тогда он, ко все возрастающему изумлению посетителей выставки, принимался колотить рейкой по мебели в гостиной, в изобилии уснащая кожу сидений и подлокотников дырками от торчавших из его орудия гвоздей.)
В конце концов среди картин сделалось так тесно, что квартирующее общество, состоявшее, за исключением Фала и меня, из сюрреалистического живописца Дюхтера, двух поэтов с дамами и какого-то по большей части дремлющего гончара, решило очистить помещение. Выйти на улицу мы не могли, ибо, как выразился Фал, «дождик-дождик, перестань». В самом доме, однако, было вдоволь места для прогулок, и мы, не прекращая болтовни, отправились бродить вверх-вниз по бесконечным лестницам, галереям и площадкам.
В четыре часа вновь воцарилась тишина, и мы вернулись в гостиную. Там пылал уютный камин, и мы с хозяином и его женой собрались возле него. Дети, измотанные своими спортивными достижениями и раскрасневшиеся от жара, соскользнули, как домашние зверьки, на ковер и провалились в глубокий сон. Тишину прерывала лишь хозяйка дома, которая то и дело спрашивала, который час. По той или иной причине все напряженно ждали пяти.
Когда же, наконец, пробило пять, наш хозяин встрепенулся и позвонил в колокольчик. Работники за две ручки втащили корзинку, набитую стеклянными и керамическими бутылками, и вкатили тележку со стаканами и бокалами. Возлияние пошло полным ходом.
Вскоре уже не было слышно ничего, кроме обрывков песен, хохота и — время от времени — восклицаний, сопровождаемых звуками опрокидываемых и бьющихся стаканов. Я был глубоко погружен в свои мысли и задумчиво пил одну за другой. Стоило мне опорожнить рюмку и глянуть на нее, она вновь оказывалась полна. В конце концов, чтобы не расплескать рюмку случайным движением, я стал выпивать все, что попадало в пределы досягаемости моей руки, и остановился только, когда больше не мог протягивать ее в нужном направлении. Я спросил, который сегодня день, и узнал, что нынче суббота.
— Мне нужно еще купить салат и йогурт, — сообщил я. — И мяса, если только успею до шести.
Вокруг меня поднялся неумолчный хохот. Все начали вставать и переходить в столовую, расположенную в подвальном этаже. Я по дороге несколько раз ошибался в оценке расстояний и налетал на многочисленные дверные косяки, но все-таки без посторонней помощи добрался до обеденного стола. В восемь часов случится нечто ужасное, эта мысль постоянно крутилась у меня в голове, — но что именно, я вспомнить не мог.
Передо мной поставили тарелку супа, но, к моему изумлению, я не сумел поднять ложку. В конце концов мне вроде бы удалось ее схватить, я попробовал зачерпнуть суп, но моя пустая рука лишь бессильно упала в тарелку. «В койку его», — сказал Фал. Он и еще кто-то подняли меня со стула и отволокли наверх. «Моя душа слишком велика по сравнению с телом», — успел заявить я.
В постели мною овладело чувство глубокого блаженства. Полной уверенности в том, где я нахожусь и какова цель моего пребывания тут, у меня не было, но я счел, что не стоит волноваться о подобных вещах. Примерно каждые четверть часа мне в постель приносили крепкий кофе и справлялись на предмет моего самочувствия, на что я всякий раз отвечал, что я в отличной форме. Тем не менее, за этим следовала очередная чашка кофе.
Тем временем г-н Слок, дабы ввиду моей исключительной кондиции не утруждать меня путешествием под дождем, решил устроить собрание не в зальчике, а в собственном доме.