По пути в сарайчик я выбрал маленькое фото босоногого мальчика с большой собакой, снятое в каком-то парке. (Я не знал, кто это был.)
— Это Андре, — сказал я, — тот самый брат, о котором я столько грустил и теперь еще грущу. — Вертер внимательно рассмотрел фото, но потом принялся изучать и остальные. — Они к делу не относятся, — сказал я и резко выхватил рамку у него из рук. При этом она стукнулась о дверной косяк, отчего стекло в одном углу треснуло. Я ничего не сказал и столь же неприметным образом вернул фотографии на место.
Уходя, Вертер объявил, что придет завтра. Я довел его до выхода из сада и пробурчал какое-то прощание.
До обеда я из добытой в кладовой циновки мастерил палатку на краю сада, у соседского велосипедного сарая; посреди нее положил на землю тяжелый кусок бетона.
— Это — середина башни, — тихо сказал я. Поставив на камень старую потрескавшуюся сковородку, я разжег в ней костер из щепок. Затем погрузился в задумчивость. Поднялось много дыма. Я взял старую синюю обложку какой-то тетради, разгладил ее и, вернувшись в палатку, написал мелом: «Андре, брату. На корабль. На Борт, стало быть. Ему отдадут это письмо». Я свернул бумагу и сунул ее в огонь.
Тут случилось нечто странное: в соседском саду раздались шаги, смолкшие у самой палатки. Я накрыл сковородку крышкой. Послышалось ворчание, и тут же на палатку опрокинулось ведро воды. Я сидел, замерев, не издавая ни звука. Вода не проникла внутрь, но, громко журча, стекла вниз. После этого шаги удалились, загремел засов и хлопнула дверь. Я решил, что между бросанием в огонь письма и выплескиванием воды могла существовать некая волшебная связь, но не мог ее понять. Я сидел, дрожа, пока меня не позвали есть.
— От него воняет, — сказал мой брат, когда я уселся за стол, — ну прямо селедка копченая. Только мерзости всякие делает. Это должна быть мерзость, иначе он не сделает.
Следующий день я провел, украшая нашу с братом общую спальню. Я прикрепил кнопками к стенам подобранные на улице еловые лапы и перевил их полосками белой бумаги. Потом я собрался протянуть шнур для лампочек.
Мне уже довольно давно было позволено купить в велосипедном магазине звонковый трансформатор за шестьдесят центов, но я до сих пор не пользовался им, поскольку моя мать не доверяла этому прибору. Теперь же это было можно, при условии, что я его заранее покажу одному знакомому, жившему по соседству, маленькому горбатому портному по имени Раббейн: у него была репутация человека, сведущего в электричестве.
— Да, обычный трансформатор, — сразу же сказал он, однако надолго задержал меня, рассказывая, как соединять контакты, хотя это все было четко описано на бакелитовом ящичке. Его жена, терзаемая ревматизмом, едва способная пошевелить вздувшимися пальцами, вгляделась в прибор подслеповатыми глазами и сказала:
— С этими вещами не шути.
Ее муж спросил меня, знаю ли я, что бывают такие люди, которые снимают крышки со стопконтактов и шутки ради хватают пальцами проводки.
Тут же он рассказал мне, что случилось с ним пару дней назад. В своей рабочей комнате, выходившей окнами в сад, он самостоятельно протянул всякие провода, свободно висевшие в комнате, как бельевые веревки. И вот в полдень он раскраивал что-то, приподняв ткань, чтобы свет падал лучше, и перерезал шнур от лампы. Раздался треск, вспыхнуло пламя, его сильно тряхнуло, и тут же произошло короткое замыкание. Сбежались соседи из ближайшего сада и описали этот световой феномен как «фонтан синего огня». Сам он убежден, что жизнь ему спас старый слой лака на ручках ножниц.
Придя домой, я установил трансформатор и соединил его с тремя велосипедными лампами, которые наполовину укрыл за сосновыми ветками. На куске картона я цветным мелком написал: «Вступайте в ряды КС» и повесил его среди зелени. Наконец, я включил ток. Затем попросил отца прийти и взглянуть.
Он, засунув руку в карман, смотрел с кривоватой усмешкой.
— Что такое КС? — спросил он.
— Это тайна, которую знают только посвященные, — сказал я с напускным триумфом, но в действительности мной овладела подавленность. Начиналась оттепель, моросил мелкий дождь.
За столиком на лестничной площадке я уселся писать программу, которая выглядела следующим образом: «1. Председатель открывает собрание. 2. Председатель приветствует собравшихся и излагает цель собрания».
После этого я ничего придумать не сумел и долго сидел, уставясь в полутьму. В конце концов я добавил следующее: «Речь, в которой будут затронуты следующие пункты: а) влиятельный клуб; б) никаких потенциальных членов; в) никому не разрешается потешаться над членами клуба и председателем; г) будет учрежден департамент по строительству и технике, прежде всего по мельницам, которые работают от силы ветра; начальник департамента называется «строитель мельниц»: это должен быть кто-то, кто уже построил много мельниц». Я все аккуратно переписал и скатал бумажку. После этого осмотрел украшения и горящие лампочки. Вокруг было тихо; только словно издалека время от времени доносились с улицы детские голоса или лай собаки: как будто серое небо, точно тусклый войлок, заглушало всякий шум.