— В этом я с вашей королевой полностью согласна, — убежденно поддакивает мадам Мавританка. — Чем-то заниматься надо, неважно чем. Знаете, как мне плохо, когда нечего делать? Я просто страдаю, честное слово.
— Но однажды в итальянский дом королевы, — продолжаю я, — пробрался молодой журналист: перелез через стену и зашел. И вдруг прямо перед ним стоит королева! Он, конечно, жутко перепугался, но королева с улыбкой успокаивает его и спрашивает: «Что вы хотели знать, молодой человек?»
Мадам Мавританка улыбается с почти материнской нежностью:
— Мне кажется, она очень простая в обхождении, ваша королева.
— Да, это так, — подтверждаю я. — И поэтому она очень терпеливо и просто отвечает на все вопросы молодого журналиста. Ему интересно, что Ее Величество любит поесть. «Ах, — отвечает королева, — нужно есть все, что полезно для здоровья. Я, в сущности, ем все. Кроме краснокочанной капусты, но она здесь и не растет». Наша королева не любит краснокочанную капусту, это все знают, — поясняю я.
Мадам Мавританка задумчиво покачивает головой, околдованная блеском земной сказки.
— После этого журналист, конечно, хочет знать, что Ее Величество предпочитает пить. И что же, находясь в центре Италии, отвечает наша королева итальянскому журналисту? «Французское красное вино, — отвечает она, воспитанная на любви к честности и справедливости. — Больше всего я люблю французское красное вино».
Лицо мадам Мавританки смягчается от удовольствия.
— Французское красное вино… — повторяет она с гордостью.
— Но, мадам, какой был скандал в итальянской прессе! Королева Нидерландов, которая живет в центре Италии, говорит, что предпочитает французское красное вино. Такая суматоха поднялась! И тьма гневных статей в итальянских газетах!
— Ничего не понимаю, — насмешливо отвечает мадам Мавританка. — Французское красное вино — это ведь очень хорошее вино? Да, конечно, есть очень хорошее вино, и есть вино похуже, но французское красное вино — оно ведь очень хорошее?
— Вне всяких сомнений, мадам, — соглашаюсь я. — Французское красное вино — это очень хорошее вино.
Вера
— Мадам Мавританка рассказывала, что у вас есть красивый алтарь Святой Богоматери, — говорит мадам Свиные Глазки. — Можно взглянуть?
Чуть позже она, застыв, стоит перед нишей, которую я собственноручно вырубил в стене метровой толщины, — Мать и Дитя подсвечены лампочкой, спрятанной от посторонних глаз большой розовой ракушкой; лампочка горит день и ночь, но мощность всего три ватта — вера обходится мне недорого.
Потрепанные — от жизни, исполненной печали и забот, превратившиеся в тонкую, натянутую нить — губы мадам расслабляются и чуть округляются, и в ее лице появляются нежность и умиление.
— У меня на чердаке тоже есть статуэтки, — сообщает она. — Если хотите, отдам.
Терзаемый жадностью, якобы равнодушно и неуверенно, я отказываюсь, однако она настаивает.
— Нет-нет, я отдам. Понимаете, — объясняет она, — в детстве я была католичкой. У меня есть три статуэтки. Одна из них — Святая Богоматерь Лурдская. Мне подарили ее на первое причастие. Другая — фарфоровый святой Петр. А третья — не знаю, кто. Но человек.
— Несомненно, — отвечаю я.
— Но я вышла замуж, — продолжает подробно объяснять мадам Свиные Глазки, — и мой муж уехал в Германию. И остался там жить с какой-то женщиной. У него теперь трое детей. Но я не могла развестись, потому что я — католичка. Что бы вы сделали на моем месте?
— Трудно сказать, — трусливо отвечаю я. — Не знаю.
— Я стала протестанткой, — сообщает мадам Свиные Глазки. — И развелась.
— Мне кажется, вы очень разумная женщина, — отвечаю я, заметив про себя, что сказал это без всякой насмешки или издевки.
— Разве не все равно? — спрашивает она.
Это не риторический вопрос: ей, видимо, нужна поддержка решения, принятого так много лет назад.
— Ведь Бог един, — утверждает она.
— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я. — В одно воскресенье Бог ходит в католическую церковь, а в следующее — в протестантскую.
Сказав это, я чувствую, как меня охватывает непостижимая печаль, и страх, и сомнение, и я вспоминаю все, что сказал и написал о Едином, все, во что я — за свою жизнь затравленного клоуна — верил и отвергнул; да что я вообще знаю: кто, и где, и как, и есть ли Он, и в какую церковь ходит?..
Но мадам Свиные Глазки не замечает моих душевных метаний. Она говорит: