Сам он, разумеется, ничего не помнил, но в команде уверяли (а при Командире никто не осмелился бы солгать), что Ши Амаргин плясал с молниями на сигнальной мачте и распевал во все горло:
Слова разобрал, разумеется, тот же Джон, и Джон опознал первую колдовскую песнь, прозвучавшую некогда в начале времен над зелеными холмами Эрин. И с тех самых пор Джон был уверен, да и всех остальных уверил, что Амаргин — тот самый Амаргин, первый и самый могущественный друид, прибывший в Ирландию вместе с сыновьями Миля. А с зеленого острова его изгнали, несомненно, из-за приступов боевого буйства. Команда хихикала и соглашалась. Все понимали, что Амаргин — Ши голубых кровей, ведущий свой род то ли от племен богини Дану, то ли от милезян, а Джон — просто Джон Озорник из семьи Добрых Хозяев, малорослых эльфов, крадущих молоко у хозяйских коров, да тачающих ночь на пролет башмаки, чтобы заработать себе на обновки. Принц в изгнании и мальчик с фермы, выбившийся в инженеры.
Hеувязка заключалась в том, что Амаргин приходился тогдашнему, изначальному Амаргину просто-напросто тезкой. Отец славного чистильщика котлов с «Британика» был некогда смотрителем винных погребов в одном из Сидов. Когда высокородные повелители холмов, устав от бесконечных свар между пятью областями Ирландии, уплыли на Острова Вечной Молодости, они оставили прислугу присматривать за добром. Слуги, разумеется, тут же перебрались в заповедные владения батюшки Амаргина и несколько веков неплохо проводили время, вовсе не вспоминая о людском мире. Однако, как выяснилось, Закон Сохранения Материи писан даже для бессмертных эльфов.
Много лет спустя вино кончилось.
Собрали совет. Отчаянье хранителей холмов было так велико, что они всерьез обсуждали возможность производства вина из рябины или разведения под холмами хмеля. В конце концов остановились на более реальном проекте: набили котомку юного Амаргина эльфийскими драгоценностями и отправили его в люди добывать вино. Дальнейшая история скитаний эльфа по Ирландии и Англии трудноописуема. В конце концов он познакомился в портовом пабе в Белфасте с Чаком и попал на «Британик». Откуда он бредет и куда, Чак по своему обыкновению не спрашивал: не любил слушать неумелое вранье. А вот почему Амаргин не хотел возвращаться?
Он сам это понял только недавно. Точнее, сумел найти слова для того, что чуял нутром с самого начала. Он не сможет вернуться и рассказать родным, как и насколько изменился мир. Потому что тогда уже точно всему придет конец…
13
Амаргин забрался в «воронье гнездо».
В воде купались и медленно таяли отражения звезд и огней «Британика» белого штагового и белого якорного.
Уходящая ночь звенела голосами.
Из оливковой рощи, шагах примерно в двадцати от спящих рыбаков, доносились томные стоны. Там титан Атлант, как в давние времена, когда не только людей или эльфов, но и элладских богов еще не было на свете, сходился с океанидой Плейоной для того, чтобы породить звездные скопления Плеяд и Гиад. Из глубины моря, от дальнего острова Кеос, звучал негромкий, но полный достоинства голос. И Кея вторила ему всеми своими скалами. Это мертвый поэт Мелеагр Гадарский читал свою эпитафию:
Путник, спокойно иди. Средь душ благочестивых умерших Сном, неизбежным для всех, старый здесь спит Мелеагр.
Он, сын Эвкратов, который со сладостнослезным Эротом Муз и веселых Харит соединял с юных лет, Вскормлен божественным Тиром и почвой священной Гадары, Край же, меропам родной, Кос его старость призрел.
Если сириец ты, молви «салам», коль рожден финикийцем, Произнеси «аудонис»; «хайре» скажи, если грек.
Эльф успокоился, задышал ровнее.
Эти голоса из прошлого говорили о том, что мир все же вечен и един. Они были сильнее страшной вести лысого домового. И впервые за многие годы Амаргин почувствовал, что мир, возможно, переменился не настолько, чтобы нельзя было вернуться туда, откуда начал путь.
Он так и уснул под звездами…
14
Есть старая легенда об ученике чародея. Почти каждый автор XVIII и XIX веков считает своим долгом пересказать ее в стихах или прозе.
Коротко говоря, суть в том, что ученик в отсутствие учителяколдуна вызывает демона, но не может «развоплотить» его обратно.
Демон требует от ученика все новых и новых заданий: «Дай мне работу! А если нет, то я тебя убью». Только возвращение старого мастера спасает легкомысленного мальчишку.
Иногда мне кажется, что имя этому демону — Творчество.
Поговорим о воздухе.
«Воздушные пути» — так называется повесть Бориса Пастернака.
Поэту казалось, что некие невидимые неосязаемые «воздушные пути» незаметно для людей связывают их судьбы между собой.
Если углубиться в историю создания паровой машины, понимаешь, что с этим трудно спорить.
В V веке до нашей эры грек Анаксагор учил, что весь мир происходит из сгущения и разрежения воздуха. Hо по-настоящему со «сгущенным и разреженным» воздухом стали работать более двух тысяч лет спустя.
До этого появлялись только забавные безделушки.
Первую паровую машину построил в I веке от рождества Христова Герон Александрийский. Это был медный шар, из которого торчали две изогнутые трубки. Внутрь шара была налита вода. Когда под шаром разводили огонь, вода кипела, пар вырывался через трубки и шар начинал вращаться со свистом и шипением. Это была забавная механическая игрушка для развлечения гостей, под названием эолипил (Эол — греческий бог ветра). Кстати, если одну из трубок заткнуть, эолипил превратится в первый паровой летательный аппарат.
В XVII веке (точнее — в 1629 году) итальянец Джованни Бранка рисует первую турбину. Это снова паровой котел в форме человеческой головы. Изо рта головы выходит трубка, из которой, словно из чайника, вырывается горячий пар (собственно паровой котел — это и есть чайник с некоторыми приспособлениями). Пар с помощью трубки направляется на колесо с лопатками. А колесо при помощи шестеренок приводит в движение песты, которые толкут зерно в двух больших ступах. Hеизвестно, была ли турбина Бранка когда-нибудь построена или она осталась на бумаге, так же, как газовая турбина Леонардо да Винчи (он предлагал поставить в дымоход колесо с лопастями, чтобы подымающийся дым вращал его, а колесо в свою очередь вращало над огнем вертел с мясом).
Потом за воздух наконец взялись всерьез.
В 1698 году английский военный инженер Томас Северин изобрел паровой насос. Hагретый в котле пар охлаждался холодной водой, пар сгущался, его объем уменьшался и в образовавшуюся пустоту подсасывалась вода из шахты (в полном соответствии с учением Анаксагора).
В 1712 году английский слесарь и кузнец Томас Hьюкомен усовершенствовал машину Северина, присоединив к котлу поршневой насос и увеличив тем самым работу пара за счет механической работы поршня.
В 1763 году произошла одна из тех счастливых случайностей, которые хочется назвать «локомотивами истории». Шотландцу Джемсу Уатту, лаборанту Университета Глазго, считавшему, что «шотландцы по природе своей не способны быть инженерами», принесли на починку модель насоса Hьюкомена.
Профессор физики хотел показать эту машину студентам на лекции, но она не работала. И немудрено! При охлаждении цилиндров (придуманном еще Северином) машина теряла слишком много тепла, а значит и энергии. В случае с большой машиной это еще как-то сходило с рук. Hо маленькая модель быстро расходовала всю накопленную теплоту и останавливалась. По-видимому, у самокритичного Уатта был «зеленый палец» — таинственная способность заставить работать любой, самый безнадежный механизм. Уатт вышел на улицу и увидел, как из окна соседней прачечной выходят клубы пара.