В его распоряжении множество доказательств. Несмотря на перемещения, причиненные упадком, существуют огромной важности материалы по эпохам догонадского времени, хранящиеся в подземных склепах, местонахождение которых Джесону неизвестно.
Конечно, Центральный Архив фактов (если он действительно только один, а не комплекс многочисленных филиалов, разбросанных по всему свету) находится за пределами гонады 116, а может быть, как опасается Джесон, и за пределами Чиппитской констелляции. Не в этом дело. Он может выудить из этой обширной залежи любую информацию, все, что ему потребуется, и она поступит немедленно. Вся хитрость заключается в знании, как и для чего запрашивать материалы.
Он достаточно знаком с источниками, чтобы сделать разумным отбор материалов. Он нажимает клавиши, и прибывают новые кубики. Новости, фильмы. Телевизионные программы. Листовки. Рукописи. Он знает, что все, относящееся к сексуальным отношениям и проблемам, записывалось и дозволенными и недозволенными путями — обычные повести, кинохроника и подпольный поток тайных, «запрещенных» эротических произведений. Джесон пользуется и теми и другими. Он обязан оценить искажения в эротике относительно искажений в легальных материалах — только при таком подходе может быть выявлена объективная истина. Затем он производит исследования кодексов морали, экстраполируя соответствующие допущения для законов, действовавших в сдвигах между субэпохами. Вот, например, в законах Нью-Йорка говорится: «Лицо, предумышленно и непристойно показывающее себя или свои интимные части тела в любом общественном месте или в любом месте, где присутствуют другие, или понуждает другого к такому показу, является виновным в…» Виновным в чем? В штате Джорджия, узнает он, любой спящий пассажир, пребывающий в непристойном виде в купе при посторонних лицах, виновен в проступке и присуждается к максимальному штрафу в размере 1000 долларов или к 12 месяцам тюремного заключения. Закон штата Мичиган рассказал ему, что любое лицо, которое подвергнет медицинскому осмотру любое лицо женского пола и при этом порекомендует ей в качестве необходимого или полезного средства вступить в половую связь с мужчиной, и любой, не являющийся ее мужем, мужчина, что вступит в половую связь с такой женщиной, ввиду такой рекомендации, будет виновен в уголовном преступлении и наказан сроком до десяти лет. Странно! А вот еще более странное: «Любое лицо, которое познает похоть или вступает в половую связь с каким-либо животным или птицей, виновно в педерастии». Не приходится удивляться, что они выродились! А вот: «Кто бы ни познал похоть с любым лицом женского или мужского пола через задний проход, или через рот, или посредством языка, или кто осуществит сношение с мертвым телом… две тысячи долларов или пять лет тюремного заключения.» А вот самые унылые законы из всех: в штате Коннектикут употребление противозачаточных средств запрещено под угрозой штрафа до пятидесяти долларов или от шестидесяти дней до года тюрьмы; а в Массачусетсе, кто бы ни торговал, ссужал или рекламировал любой инструмент, или лекарство, или какой-бы то ни было предмет для предохранения от зачатия, будет осужден на срок до пяти лет тюрьмы или штрафу в тысячу долларов. Как послать человека в тюрьму на годы, не за пикантное языколизание своей жены, а за распространение противозачаточных средств — такой пустячный приговор! Кстати, где находится Коннектикут? А Массачусетс? Где-то здесь, но Джесон не слишком в этом убежден. «Судьба, их постигшая, была заслуженной, — думает он. — Странный народ — так легкомысленно поступать с теми, кто хотел ограничить рождаемость!»
Джесон бегло прочитывает несколько повестей и погружается в просмотр фильмов. И, хотя это только первый день его исследований, он набирает много примеров периодического ослабления запретов в течение века, особенно в период между 1920 и 1930 годами, а затем после 1960 года. Робкие эксперименты с открыванием лодыжек привели вскоре к обнаженным грудям. По мере того как в обществе все больше распространяются половые свободы, разрушается любопытный обычай проституции. Снимается запрет на популярный сексуальный справочник. Джесон едва верит тому, что он постигает. Их души были так стеснены! Так пресекать их влечения! А почему? И зачем? Конечно, они стремились стать свободнее. Но в этот темный век преобладают ужасающие ограничения, кроме последних декад, когда крушение общества стало для них освобождением. Джесон отмечает усиление сознательной аморальности. Вот пугливые нудисты, стыдливые участники разорительных оргий. Смирившиеся ревнивцы — жертвы супружеской верности. Джесон запоем читает о половых концепциях двадцатого века. Жена как собственность мужа. Награда за девственность. Странно, более чем странно! Ну, кажется, от этого они избавились. Попытки государства диктовать правила половых сношений и запрещать определенные дополнительные акты. Ограничения даже на слова! Вот фраза, взятая из предположительной серьезной работы XX века по социальному критицизму: «Среди многих значительных достижений декады было, наконец, обретение солидными писателями свободы использовать такие слова, как «ебать» или «пизда», в своих произведениях. Могло ли так быть? Сколько же значимости вкладывалось в простые слова?» Джесон громко скандирует в диктофон эти древние обозначения, повторяет их по нескольку раз. Они звучат старомодно и конечно же безобидно. Тогда он испытывает на слух современные эквиваленты: «Натянуть, щелка, натянуть, щелка, натянуть». Никакой реакции! «Как же могли самые обыкновенные слова иметь такое возбуждающее содержание, что даже ушлые школьники вместе с взрослыми праздновали свободу их употребления». Он просто не может постичь этой одержимости словами. Слово «Бог» должно было писаться с большой буквы (как будто он огорчился бы, если бы написали с маленькой!). А чего стоит изъятие из печати книг с непечатными словами, вроде тех, которые он сейчас диктовал!
К концу дня он все более убеждается в весомости своих тезисов. За последние триста лет произошли фундаментальные изменения в сексуальной морали, но они не могли произойти только на почве культурной традиции. «Мы стали другими, — говорит он себе. — Нас изменили, и это изменение произведено на клеточном уровне. Произошло преобразование тела, равно и как и души. Они не могли допустить или поощрить развитие нашего общества всеобщей доступности. Наш блуд, наша нагота, наша свобода от запретов, наше отсутствие неразумной ревности — все это должно быть для них чужим, безвкусным, отвратительным. Даже те, кто жил подобным образом, а таких было мало, делали это по неизвестным причинам. Они действовали так не из общественной потребности, а вопреки существовавшей системе репрессий. Мы от них отличаемся, мы фундаментально отличаемся».
Утомленный и удовлетворенный своим открытием, он покидает свой кабинет на час раньше времени. Когда он приходит домой, Микаэлы нет дома. Малыши одни — играют своими игрушками.
Куда же она подевалась? И записки не оставила. Может, вышла поболтать?
— Где мама? — спрашивает он старшего сына.
— Ушла.
— Куда?
Пожатие плеч.
— Навестить.
— Давно?
— Час, может быть, два.
Немного яснее. Встревоженный Джесон расспрашивает женщин на этаже, приятельниц Микаэлы. Они ее не видели. Мальчик смотрит на отца и уточняет:
— Она ушла навестить мужчину.