— И все счастливы?
— Почти все.
— Значит, есть исключения? — спрашивает Гортман.
— Это безумцы, — отвечает Мэттерн. — В нашей среде мы стараемся свести жизненные конфликты до минимума. Как вы сами видите, никогда не отказываем ни в какой просьбе. Никогда и никому. Но иногда случается, что кто-то не может больше переносить наш стиль жизни. Такие люди безумствуют, бунтуют, мешают другим. Это очень печально.
— А что вы делаете с безумцами?
— Понятно, устраняем, — с усмешкой говорит Мэттерн.
Мэттерну доверили показать Гортману всю гонаду. Такая экскурсия займет несколько дней. Он немного взволнован: он не знает некоторых мест здания так, как должен их знать хороший гид. Но он приложит все свои старания, чтобы все прошло хорошо.
— Все здание, — объясняет он, — выполнено из сверхнапряженного бетона. Конструкция опирается на центральное несущее ядро размером 200 кв. метров. Первоначально предполагалось разместить по 50 семей на этаж, но сейчас у нас их уже в среднем по 120, и бывшие квартиры пришлось поделить на однокомнатные жилища. Мы целиком экономически независимы, у нас свои собственные школы, госпитали, спортивные площадки, дома религиозных культов и театры.
— А питание?
— Мы имеем связи с сельскохозяйственными коммунами. Вы, наверное, видели, что 9/10 поверхности суши этого континента используется для производства продовольствия, что мы не занимаем плодородные земли под горизонтальную застройку, пищи всегда вдоволь.
— Значит, вы зависимы от коммун, производящих пищу?
— А когда это жители городов не были зависимы от фермеров? — спрашивает Мэттерн. — На Земле не действует кулачное право. Мы им нужны как единственный рынок сбыта. А они для нас являются единственным источником продовольствия. Мы оказываем им также разные услуги, например, налаживаем и ремонтируем машины. Экология планеты достигла оптимума. Мы в состоянии прокормить еще много миллиардов людей. И благослови нас Бог, мы их кормим!
Кабина, проплыв сквозь все здание вниз, остановилась на дне шахты. Чувствуя над собой давящую массу гонады, Мэттерн старается скрыть охватывающее его замешательство.
— Фундаменты здания, — говорит он, — простираются на 400 метров вглубь основных пород. Мы сейчас находимся на их самом низшем уровне. Здесь генерируется энергия.
Они идут по галерее, глядя на огромный, высотой в 40 метров генераторный зал, сопровождаемые тихим гулом сверкающих турбин.
— Большую часть энергии, — объясняет Мэттерн, — мы получаем посредством сжигания отработанных твердых отходов. Сжигаем все, что нам не нужно, а продукты сжигания продаем потом как удобрение. Есть у нас также дополнительные генераторы, приводимые в движение аккумулированным теплом тел.
— Я так и предполагал, — бормочет Гортман про себя.
Мэттерн весело подтверждает:
— Ясно, что 800 000 живых существ, собранных в замкнутом пространстве, выделяют огромное количество тепла. Часть тепла выводится наружу через охлаждающие ребра на наружных стенах здания. Часть передается вниз и приводит в движение генераторы. Зимой распределяем его равномерно по всему зданию для выравнивания температуры. Остальное употребляем для очищения воды и тому подобных процессов.
Еще минуту они приглядываются к энергетическому оборудованию, а затем Мэттерн ведет гостя к регистрационным установкам. Там как раз находится группа школьников. Оба тихонько присоединяются к экскурсии.
— Сюда, — объясняет учитель, — стекает моча. Видите? — Он рукой показывает на огромные пластмассовые трубы. — Она протекает через искровую камеру, где подвергается дистилляции, чистая вода перекачивается сюда. Вот здесь происходит технологический процесс переработки отходов, который мы с вами проходим. Мы продаем эту продукцию сельскохозяйственным коммунам…
Мэттерн и его гость посещают также и завод удобрений, где перерабатываются фекалии. Гортман задает многочисленные вопросы. Его, несомненно, все это интересует. Мэттерн доволен; для него нет ничего более важного, чем детали жизни в гонаде. Он боялся, что этот чужеземец с Венеры, где люди живут в отдельных домах и много времени проводят на свежем воздухе, составит себе неблагоприятное впечатление о жизни в гонаде.
Они едут наверх. Мэттерн рассказывает о климатизации, о системе подъемных и спускных шахт и тому подобных устройствах.
— Все это великолепно, — заключает Гортман. — Я не в состоянии был даже вообразить, как одна маленькая планета с 75-ю миллиардами жителей вообще может выжить, тогда как вы превратили ее в… в…
— В утопию, — подсказывает Мэттерн.
— Да, именно это я имел в виду, — говорит Гортман.
Производство энергии и регенерация отходов не лежит в области профессиональных интересов Мэттерна. Он знает, как все это делается, но только потому, что его увлекает функционирование городской гонады. Настоящим же полем его деятельности является социология общества, поэтому его и попросили показать гостю организацию социальной структуры гигантского здания. Сейчас они едут вверх, в направлении жилых этажей.
— Это Рейкьявик, — объясняет Мэттерн. — Здесь живет главным образом обслуживающий персонал. Мы не хотим создавать сословные классы. Но в каждом городе преобладает какая-то профессиональная группа: инженеры, научные работники. И каждая такая профессиональная группа образует отдельный клан.
Они медленно идут по холлу. Мэттерн чувствует себя не в своей тарелке и, чтобы скрыть нервозность, говорит без умолку. Он рассказывает о том, как каждый город в границах гонады вырабатывает свой собственный жаргон, стиль одежды, фольклор и кумиров.
— А существуют ли контакты между отдельными городами? — спрашивает Гортман.
— Стараемся их развивать путем спортивных соревнований, обмена студентами и через организацию регулярных вечерних встреч жителей разных городов.
— А не лучше было бы поощрять загородные ночные прогулки?
Мэттерн наморщил брови.
— Мы предпочитаем держаться нашего собственного окружения. Случайная сексуальная близость с жителями других городов — проявление слабого характера.
— Понимаю.
Они входят в обширный зал.
— Это спальня молодоженов, — объясняет Мэттерн. — Каждые пять или шесть этажей имеют такое помещение. Когда молодые вступают в брак, они оставляют свои родительские дома и перебираются сюда. После рождения первого ребенка им предоставляется собственное жилье.
— А где же вы берете для них комнаты? — удивляется Гортман. — Я так понимаю, что все комнаты в здании заняты. Не может быть, чтобы смертность у вас была равна рождаемости, значит…
— Смерти, в самом деле, в определенной степени разряжают ситуацию. Если умрет один из партнеров, а дети вырастут, оставшийся в живых партнер переводится в спальню для старших, таким образом освобождая место для новой молодой семьи. Однако я согласен с вами, что большинство нашей молодежи не находит квартир в здании, поскольку прирост новых семей составляет 2% в год, а смертность — намного ниже. Мы строим новые городские гонады и переселяем туда молодоженов путем жеребьевки. Говорят, что к новым условиям трудно приспосабливаться, но компенсацией является принадлежность к первым новоселам. Статус приобретается автоматически. Таким образом, мы постоянно, так сказать, перемешиваемся, отдавая нашу молодежь, создавая новые комбинации общественных единиц. Блестяще, не правда ли? Вы, наверное, читали мою статью «Структурная метаморфоза населения городской гонады»?
— Конечно, читал, — отвечает Гортман. Он окидывает взглядом спальню. На спальной платформе поблизости совокупляется двенадцать пар. — Они такие молодые… — произносит он.
— Половая зрелость наступает у нас очень рано. Девочки вступают в супружеские связи на двенадцатом году жизни, а мальчики — на четырнадцатом. Через год появляется первый ребенок, благослови нас Бог!