Воцарилась долгая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей догорающего костра, изредка проезжающими мимо по шоссе шальными ночными автомобилями, да шумящими на ветру неподалеку многочисленными деревьями огромного природного заповедника...
Природный заповедник — это просто участок лесного массива, ограниченный забором, за которым Природа, в виде обычного среднестатистического леса, зачем-то предоставлена сама себе. И различные деревья, лиственные и хвойные, соответствующие условиям средней полосы, просто растут, живут, тянутся по мере сил и возможностей к солнечному свету, стареют, засыхают, умирают, падают на землю, и из их гниющих останков произрастают новые маленькие представители многоликой флоры.
Бродить по такому лесу — занятие весьма трудоемкое, потому что постоянно приходится то продираться сквозь буйнорастущие хитросплетения кустарника, то перешагивать через трупы бывших деревьев, то выдергивать ноги из глинистой омерзительной жижи, рискуя при этом остаться без резиновых сапог, если, конечно, не забыли предварительно и предрассудительно обуть их, собственно говоря, на ноги, выходя из дома и отправляясь на эту авантюрную прогулку.
Зато если долго продираться через все эти препятствия в исключительно одном, заранее выбранном направлении, не давая себе поблажки и перебарывая соблазны обойти какую-либо особенно пугающую чащобу, то рано или поздно можно неожиданно, я бы даже сказал — вдруг, выйти на ровную солнечную поляну. Деревья растут на ней достаточно разреженно, а потому они все прямые и величественные и стоят как будто на зеленом ковре из пушистого мягкого мха, из которого тут и там проросли сквозь дымку тумана высокие благородные грибы с далеко неблагородными названиями, типа «подберезовик». И ты, уставший от трудного пути, попав на такую практически девственную поляну, я бы даже сказал — не посрамленную немытой ногой человека, вдруг остановишься, обалдевший от всей этой природной красоты и чистоты, и с отвисшей нижней челюстью долго стоишь и вдыхаешь все это, и нюхаешь своими чахлыми прокуренными легкими, не понимая никак охватившее тебя всепоглощающее чувство необъяснимого блаженства.
И в какой-то момент тебе вдруг кажется, что вот-вот вся эта дикая буйная Природа так и проглотит тебя целиком невесть откуда взявшимся огромным зеленым ртом... И сожрет, без остатка, и тебе даже хочется этого, и ни капельки не страшно...
И уж совсем не хочется оттуда уходить, потому что не знаю, как Вам, а мне лично кажется, что именно там и есть самый главный Храм Божий.
...Костер окончательно догорел, и наши друзья, наконец, отправились на ночлег. А утром, как ни в чем не бывало, как будто и не было никаких ночных откровений, отправились в Москву. Так закончилось небывалое освоение Колиного участка, и одновременно закончились налеты Апостола на разжиревших частников.
Сезон дождей закрыл надолго форточки в окнах, да и свой приблизительный первоначальный план Генерал выполнил. И сразу начал готовиться к выполнению следующего этапа. План был изначально довольно размытый и заключался приблизительно в нижеследующем: Генерал собирался за рубеж с целью открыть там ювелирную мастерскую или «присосаться» к какой-нибудь, уже имеющейся, для последующей обработки и сбыта накопившихся у него в изобилии ювелирных изделий.
Однако накопившаяся за последние полгода на сей раз усталость быстро взяла своё, и Макар впал в глубокую и долгую депрессию...
Прошел месяц...
Осень.
Чертова осень. Гадкая осень. Макар ненавидел это время года. Он абсолютно не понимал своей поэтической натурой, что лирического находят в ней поэты. Гадкий занудливый дождь медленно вытягивал из него последние остатки жизнерадостности.
...Все болит, погода — дрянь
В голове как будто вата
Все в грязи, куда ни глянь —
Осень виновата.
Занудный день кончался,
Так пусто было в доме, и где ж я так набрался,
Как телефонный номер?
Макар действительно уже в который раз порядком «набрался». Он уже три дня никуда не выходил из дома, поднимаясь с постели лишь для того, чтобы покричать Ихтиандра в туалете. Стройные ряды пустых пивных и некоторых других бутылок образовали на полу целую армию. Вот она — новая гвардия Генерала, печальная гвардия. Тяжелый туман сигаретного дыма уже не выветривался из комнаты, кругом — на столе, на подоконнике, на шкафу, везде расположились в творческом беспорядке «ежики» спонтанных пепельниц. Макар возлежал на кровати, устремив отсутствующий стеклянный взгляд в потолок. Сумбурные обрывки мыслей наотрез отказывались укладываться в обычную стройную шеренгу. На днях он демонтировал и закопал по частям в разных местах то, что осталось от Апостола — третьего. Как будто друга похоронил. Лучшего друга. Напарника, можно сказать. Коллегу.