Гораздо легче просто описывать петербургский быт, но и тут — до поры до времени — оговорки, пояснения, пугливые оглядки.
«…Сегодня мне хочется рассказать Вам о елке для детей в Городской Думе, куда приходили по пригласительным билетам. Почему мы пользовались этим правом — я не знаю: у нас не было ни собственного дома, ни другого недвижимого имущества, отец не был гласным Думы, но на елке я бывала с отцом ежегодно».
Дальше идет очень симпатичный рассказ об этой думской елке (на которой, кстати, в далекие дни детства и я бывал), а также о «вейках», о вербном базаре у Гостиного двора, о «самоедах», торговавших на Неве мороженой рыбой и оленьим мясом, и о прочей петербургской старине…
Все это — не о себе и не об отце. И все-таки для чего-то упомянуто о том, что недвижимого имущества не было, что гласным Думы не состоял, что неизвестно почему им присылали рождественские приглашения в Думу.
Неизвестно, так неизвестно. Я делаю вид, что всему верю, читаю, отвечаю, благодарю, прошу писать дальше.
Мои ответные письма за эти месяцы ко мне не вернулись. Но даже из больницы я продолжал писать Наталии Сергеевне регулярно, это видно из ее письма от 19.III.58 г.:
«Вы разбудили мои воспоминания, мне есть о чем рассказать, моя жизнь была очень пестрая — много встреч, событий, иной уклад жизни — одним словом, все то, чем Вы интересуетесь. Но было и очень много страшного, горького. Некоторые считают, что я счастливый человек и легко прожила на свете. Они ошибаются. Просто это привычка, выработанная еще в раннем детстве, когда жизнь среди чужих людей заставила меня „уйти в себя“. Вы, пожалуй, первый за много лет, кто сумел заглянуть мне в душу…»
И в следующем письме:
«Спасибо, большое спасибо, что Вы, несмотря на болезнь и на трудные больничные условия, нашли время написать мне такое большое, дружеское письмо.
…Я очень ценю Ваше отношение ко мне. Ваше здоровье меня беспокоит. Напрасно Вы кокетничаете своей „сединой“ и „преклонным“ (будто бы) возрастом. Мой отец был значительно старше Вас (ему было 53 года), когда он вторично женился. Ей было двадцать восемь. Правда, счастья и покоя он не нашел…
…Спасибо Вам за ласковую оценку моих писем: старость болтлива, а я нахожу в Вас доброго и терпеливого слушателя.
Минуя школьные годы (о них я расскажу потом), я продолжу рассказ о домашней жизни. К поступлению в школу готовил меня отец. Ведь тогда в первый класс поступали знающие читать, писать и 4 правила арифметики, а отец учил меня еще и основам физической географии, так что я выдержала сразу во второй класс.
Вот как он учил меня таблице умножения. Продавались такие плиточки шоколада величиной со спичечную коробку, толщиной в полсантиметра. На обложке этой шоколадки была напечатана таблица умножения на одно число. И вот когда я отвечу без запинки и по порядку и вразбивку, мне разрешалось съесть содержимое. Не знаю, насколько это педагогично с точки зрения современной педагогики, но знаю, что, после того как я съедала шоколадку, таблица на данное число оставалась во мне навсегда — хоть ночью буди.
Летом меня отвозили в деревню к тетке, родной сестре отца. Там я полола вместе с ней огород, собирала в саду ягоды, чистила их и помогала делать заготовки на зиму ягод и грибов, которые опять-таки собирали сами в лесу. Когда угрожал дождь, бежала и сено сгребать…
У тетки было два сына, но много моложе меня (видите: опять-таки мальчишки). Дружила я поэтому с девушкой-коровницей. Когда братья подросли, то мы увлекались крокетом, привлекая в игру подростка-пастуха.
Я очень любила лошадей, и когда братьев посылали за ними, то увязывалась и я с недоуздком и катила верхом (без седла) до ворот — дальше было нельзя: увидят — попадет.
В воскресные дни нас будили в 5 ч. утра, чтобы ехать в монастырь к обедне — это было правилом. Ехали мы 5 клм. на лошадях, а потом в деревне брали большую лодку и ехали по озеру клм. шесть.
Монастырь древний (времен патриарха Никона), служба тянулась до 12 часов. Очень вкусные были просфоры (как и везде по монастырям, а меня повозили-таки по ним), но есть можно было только не свяченые. Затем шли или в монастырскую гостиницу, или в общую монастырскую трапезную. Там всем подавали бесплатно суп грибной и хлеба сколько хочешь ешь… Хлеб ржаной, но такой вкусный, что и потом нигде больше такого не едала.
Народу в трапезной кормилось очень много. Местность была живописная. Озеро это — Валдайское.
…Будучи уже взрослой, я упросила отца разрешить мне учиться верховой езде. Сшили мне „амазонку“, купили дамское седло, и стала я брать уроки верховой езды в одном из манежей Петербурга. Училась по всем правилам, вплоть до барьера. Тренером был знакомый, мой ровесник. Конечно, по тем временам была необычна та свобода, которую давал мне мой отец. Но если Вы вспомните, что я и в детстве росла среди мальчишек, Вы поверите, что я и взрослой никогда не считала ровесников „кавалерами“.