Мне нравилось его „Перед операцией“ (где мать просит хирурга скрыть от детей ее страдания даже в случае смертельного исхода)…
Мой отец знал лично Ив. Фед. Горбунова и неплохо имитировал его импровизации. В мои детские годы у нас бывал иногда довольно известный тогда скрипач Вольф-Израэль, первая скрипка оперного оркестра. Встречала я дома и Степанова, прославленного флейтиста, которого отец уважал за то, что он, происходя из кантонистов, смог стать профессором.
Повез меня отец как-то на концерт Николая Рубинштейна. Его игра блистала техникой, некоторые вещи он играл одной левой рукой, летая ею по всей клавиатуре, а я… я постыдно задремала.
…Теперь расскажу Вам немного о моей бабушке. Ходила она во всем черном; сколько я ее помню, руки ее были изуродованы ревматизмом, который не могли вылечить никакие врачи. Бабушка была немногословна, религиозна, объездила все святые места, не только русские, но и заграничные, была и в Палестине. Одевалась она скромно, и вот какой с ней был случай. Вскоре по приезде к нам была она в нашей домовой церкви и пошла приложиться ко кресту вслед за отцом. Но дьякон отстранил ее:
— Погоди, голубушка, дай господам пройти, не лезь.
Она отстранилась, а дома, смеясь, рассказала нам. Вскоре к нам пришли по обыкновению священник и дьякон и, узнав, как они ошиблись, были очень сконфужены.
Другой раз бабушка сидела на скамеечке у ворот. Была она, как обычно, в платке. К ней подсел дворник, и началась дружеская беседа. Через некоторое время подъехал мой отец, дворник вскочил, поклонился, потом присел опять, но тут бабушка объяснила, что ей нужно идти домой: сын приехал.
Дворник в испуге стал просить у бабушки прощения… Но она только смеялась. А отцу даже не рассказала об этом случае.
…Несмотря на материальное довольство, тоскливо мне было в отцовском доме: не хватало ласки, тепла, я часто плакала».
Из большого письма от 19.X.58 г.:
…И на этот раз читал и перечитывал Ваше письмо с глубоким волнением.
Правда, в этом письме я обнаружил какой-то пропуск. Рассказ о Ваших отношениях с человеком, которого Вы называете «комиссаром», начинается как-то с полуслова. Кто он, где, как и когда Вы с ним встретились и сблизились — об этом ни слона не сказано. Впечатление, что из письма выпали страницы.
А вообще — спасибо, что пишете мне, надеюсь, и в дальнейшем не оставите своим вниманием глубоко уважающего Вас и дружески расположенного к Вам
Жена моя, Элико Семеновна, кланяется Вам. Привет Вашему зятю.
Из письма от 24.X.58 г.:
«Дорогой А. И.! Только что получила Ваше письмо, крепко жму Вашу руку и прямо обняла бы Вас, как близкого, дорогого друга. Я ценю Ваше дружеское расположение. Мне подчас трудно бывает молчать, но, к сожалению, я давно не встречала человека, с которым можно было бы поговорить откровенно.
…Странное имя у Вашей жены — какой она национальности? Благодарю за привет, ее тоже приветствую и советую держать Вас в руках и построже.
О сыне мне писать больно. Но если уж пошла на исповедь — буду говорить всю правду до конца.
Кажется, я писала Вам, что меня глубоко задела передовая „Комсомольской правды“ „Мама“ и отклики на нее. Не удержалась, написала и я. И получила ответ. Писала я о ненормальных отношениях с сыном, не обвиняя его и не выгораживая себя, просила не печатать обо мне, но упомянула, что мне тяжело постоянно лгать всем, уверяя, что сын пишет мне часто, выдавать свои покупки за его подарки и объяснять это тянущееся годами невнимание занятостью по работе, служебными командировками и т. п. Да, это так, это — ложь (тут я и Вам лгала), и всегда после таких разговоров я теряю душевное равновесие.
Представьте же себе мое состояние, когда в ближайшем радиожурнале „Для женщин“ я слышу выдержки из своего письма и такой комментарий:
„Эта женщина живет в Воронежской области, но просила не называть ее, щадя сына. Так пусть этому сыну будет стыдно, пусть этот человек и его жена подумают, правильно ли они поступают…“
Но сыну, конечно, и в голову не придет, что это я.
От него, после очень долгого молчания, я получила на днях письмо. Оказывается, они получили от завода большую квартиру. Очень рада, конечно, теперь и у родителей и у каждого из сыновей отдельная комната, своя кухня, ванна… Но в письме — ни строчки о том, что я могу когда-нибудь приехать к ним в гости. Меня эта забывчивость больно кольнула. Когда был налог, он просил выслать справку, что я член его семьи, нахожусь на его иждивении. Вряд ли я смогла бы выбраться в З-ск, где живет сын, но — написать-то ведь он мог бы!.. У меня иногда мелькает мысль, не сторонится ли он меня (вернее, жена его) из-за моего социального происхождения? Но ведь он не скрыл от партии своего дворянства (что, между прочим, жене сильно не понравилось)…»