Выбрать главу

Александр Александрович Блок с середины мая 1917 года был секретарем Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, он редактировал стенограммы допросов, а позже на этом материале составил небольшую книгу — „Последние дни императорской власти“. В сокращенном виде (и под другим названием: „Последние дни старого режима“) эта работа была напечатана в 1919, кажется, году в журнале „Былое“. Книжку эту, как и многие другие произведения Блока, выпустил мой старый и хороший знакомый Самуил Миронович Алянский, основатель и руководитель издательства „Алконост“. Это был очень близкий к Блоку человек, в последние месяцы жизни поэта, может быть, самый близкий. Теперь он живет в Москве, а до войны (и во время блокады) мы жили с ним в одном доме — на ул. Восстания, бывшей Знаменской.

Впрочем, я, кажется, ушел в сторону… В книге Блока имя Вашего отца упоминается десятки раз. Вас интересует, как он к нему относился? По-моему, с уважением, во всяком случае Блок явно выделяет С. С. (как и Н. И. Иванова и некоторых других) из той и в самом деле грязной компании, которая окружала последние годы венценосца и его семью. Сергей Семенович, насколько я понимаю, один из тех немногих деятелей режима, кто занял свой пост без содействия Распутина, Вырубовой, кн. Андроникова и им подобных…

Моя Шехеразада не знает, о чем писать, ждет моих повелений? Милая Наталия Сергеевна, я уже много раз признавался Вам, что в Ваших письмах мне интересно буквально все, но, повторяю, прежде всего, я хотел бы, конечно, чтобы Вы вернулись к рассказу о нем и о тех днях!

На Ваше письмо, где, по Вашим словам, Вы писали о „Республике Шкид“, о том, что в Россоши, в магазине, было 30 экземпляров, я не ответил только потому, что, к сожалению, это письмо до меня не дошло. Много это или мало — тридцать экземпляров? А очереди за книгами явление в наше время довольно распространенное, и не знаю, всегда ли отрадное.

Будьте же здоровы, Наталия Сергеевна! Еще раз желаю Вам самого хорошего в наступившем году. Мои девочки Вам кланяются».

Ваш Л. Пантелеев

Как Вам живется на новой квартире? Тепло ли у Вас?

У нас, как и повсюду в этом году, дождь и слякоть. Нева давно вскрылась, бурлит и кипит. Сто лет, говорят, такого не бывало!

* * *

Из письма Н. С. от 14.I.61 г.:

«Дорогой Алексей Иванович!

Наконец-то пришло Ваше долгожданное письмо. Знали бы Вы, с каким волнением я его вскрывала. Ведь все это время самые мрачные мысли и предположения приходили мне в голову. Слава Богу, что все дурное у Вас позади!..

С не меньшим волнением возвращаюсь к теме, которая Вас интересует… Наверно, около месяца, если не больше, я не только ничего не знала о его участи, но не знала и о том, где скрывается мачеха! Квартира на Литейном в первых числах марта была опечатана, мачеха мне не звонила и вообще никак не давала о себе знать. Вы понимаете мое состояние. Я думала, что его уже нет в живых.

Наконец, совершенно случайно, через знакомых, я узнаю, что он жив и находится в крепости.

Начинаются хлопоты о свидании. Добываю пропуск, но на это уходит целая неделя. В то время, как Вы знаете, я работала в Царском Селе, в военной цензуре. После Февраля начальником нашего отдела стал капитан Орел, очень строгий, требовательный, но в дни, когда мне нужно было ехать в Петроград, хлопотать, он беспрепятственно отпускал меня.

Первое свидание я получила, как будто, только в апреле. Пропуск мне выдали дня за три до этого. Если не ошибаюсь, подписал его (как и все другие подобные пропуска) А. Ф. Керенский, тогда еще не премьер, а министр юстиции.

…Простите, Алексей Иванович, пишу наспех и, признаться, не совсем твердой рукой. Кажется, и меня не обошла своим вниманием нынешняя эпидемия.

P. S. Зима и у нас в этом году стоит капризная, самая предательская — прямо по „Евгению Онегину“. Что-то скажет шестнадцатое (3-е по-старому), когда Татьяна увидела снег?..»

* * *

Из письма от 10.II.61 г.:

«Дорогой друг Алексей Иванович!

Передайте, пожалуйста, мою самую сердечную благодарность Элико Семеновне. Ее телеграмма до глубины души тронула меня. Нет, у меня не грипп. Болезнь, которой я страдаю, называется — старость.

Я Вам намекала в одном из писем о своих раздумьях. Дело в том, что у меня бывают периоды слабости, какой-то внезапной, ничем как будто не вызванной усталости, и я не раз задавала себе вопрос, весьма естественный в моем возрасте: а что, если?…

И вот, учтя, что сын опять начал писать мне заботливые письма, а невестка проявила внимание, я решила весной или в начале лета поехать к ним и серьезно поговорить о перспективах моей судьбы в обозримом будущем.