…Ужасно даже припомнить это состояние: губы шевелятся, а звука нет. Да и на других свиданиях я почти не могла говорить. Вы, я думаю, поймете, что необычная суровость обстановки и мое душевное состояние лишали меня последних сил. А ведь при этом говорить надо было на расстоянии в три-четыре метра.
Вообще-то я не часто бывала у него в крепости. И очень сердечных, откровенных разговоров у нас не получалось. Между нами, как всегда и повсюду, стояла мачеха.
В некоторых письмах он просил меня не обижаться, если свидания будут редки: ему необходимо чаще видеть жену и быть в курсе ее хлопот о его освобождении. Я соглашалась с этим, молчала, но в глубине души только и мечтала о том, что, куда бы его ни отправили, я поеду за ним.
Но и этого мне не дано было совершить. Вообще-то надо быть справедливой: мачеха действовала весьма энергично. Благодаря ее хлопотам и свидетельству тюремного врача, было разрешено передать ему шерстяное одеяло и подушку. Первое время разрешали приносить пищу. Из книг дали только Евангелие, но и его долгое время он читать без очков не мог. Хотя несколько писем — очень большими буквами-каракулями — он мне тогда написал.
Писала и я ему».
Из письма Н. С. от 6.IV.61 г.:
«…Если Вас это интересует, сообщу краткие биографические данные. Звали его Сергей Семенович. Родился в 1859 году в маленьком имении Валдайского уезда Новгородской губернии, которое было куплено в 1858 г. без крепостных через банк. Дед недолгое время был мировым судьей — очевидно, и земля была куплена для ценза. 300 десятин, заложенных двумя помещиками. Одно время дед держал управляющего-немца, который довел хозяйство до развала. Большей частью дед жил в Петербурге, а молодую жену держал в деревне, только изредка навещая ее. В живых было пять сыновей и одна дочь, моя тетка, которой и дали в приданое все недвижимое имущество с согласия всех братьев.
Мой отец очень любил места, где он вырос. Дом был деревянный, обшитый тесом, окрашен серовато-голубой краской, с мезонином, куда вела крутая внутренняя лестница (ступеньки которой я „пересчитала“ как-то лет пяти). Наверху было две комнаты с деревянными балконами во двор и в сад. У балкона во дворе висел довольно большой колокол, в который звонили в плохую погоду для заблудившихся путников. Внизу в доме было 9 комнат: девичья, детская, спальня родителей, кабинет хозяина, прихожая (окна во двор), классная, зала, гостиная, столовая (окнами в сад)… Перед домом были разбиты клумбы с цветами, на одной из них и до моего зрелого возраста сохранился бордюр из ландышей и крупных колокольчиков, перенесенных моим отцом из леса, когда он был еще мальчиком…
Опуская убранство комнат (если интересно — напишу потом), возвращаюсь к биографии.
Окончив военную гимназию (как назывались тогда кадетские корпуса) и артиллерийское училище, отец вышел в казачью часть (были его фото в черкеске), участвовал в русско-турецкой войне. После войны служба в горных местах: Ахалцых и Ханкейды, куда вела только конная тропа… Затем Академия Генерального штаба, окончание ее с отличием; командировка во Францию, где он получает орден Почетного легиона. По возвращении — командир роты Егерского полка — для ценза. Потом лекторская деятельность в обоих артиллерийских военных училищах, в Пажеском корпусе (где, по признанию Игнатьева, были лучшие преподавательские силы), Михайловская артиллерийская академия и Академия Генерального штаба. В начале 900-х годов — инспектор Николаевского кавалерийского училища, откуда — в Выборг комбатом, затем Москва — начальник военного училища, опять Петербург — начальник Павловского военного училища, наказной атаман Уральского войска и снова Петербург… Много орденов русских и иностранных — эти последние в связи с приездом всяких „высоких гостей“. Последний орден — Белого орла с лентой через плечо. Помните вопрос К. Р.: „А дочь довольна?“
Это по случаю получения именно этого ордена.
Все братья отца тоже были военные. Ни у кого из них детей не было: женились поздно, погибли или в первую войну, или сразу после нее. Один из дядей был женат на дочери Демидова Сан Донато (незаконной, от какой-то итальянской певицы). Она была очень красива: жгучая итальянка, но взбалмошная.
Никого уже нет.
Пишите, спрашивайте, буду рассказывать обо всем, что вспомнится».