— Для меня зимнее пальто или пуховая шаль — ценность.
На вопрос, что купить к чаю или что сделать по дому, я слышу:
— Ведь не маленькая, сама можешь сообразить.
Потом, за обедом, обо всем этом в шутливой форме докладывается сыну. Я не смотрю в это время на него, боясь выдать себя.
И он и я едим молча.
А сколько раз я слышала:
— Тут тебе не Россошь!..
Алексей Иванович, я сдерживаюсь, даю Вам слово, я молчу».
А недели через дне пишет:
«Значит, хвалите мое поведение? Не обманула я Ваших надежд? Правда? Да, пора мне давно угомониться и не ерепениться. „Пожара огнем не потушишь“, как говаривал мой Илларион, — правда, по другому поводу…»
В своих письмах я «хвалю» Наталию Сергеевну за сдержанность, за мудрость, за умение держать себя в руках, однако хорошо понимаю, что этой сдержанности и умения держать себя в руках хватит ненадолго.
Уже третий месяц пошел, как она живет в семье сына, а еще ничего не случилось. Но вот в конце декабря, поздравляя меня и мою семью с наступающим Новым годом, Наталия Сергеевна пишет, что произошло нечто «совершенно возмутительное». Что же именно? Оказывается — пропали мои книги.
«Вот уже порядочно давно я обнаружила, что не вижу в книжном шкафу Ваших произведений. Когда я приехала, невестка предупредила меня, что я могу быть спокойна: у них, мол, и дети так воспитаны, что никто ничего без спросу не берет.
Не видя Ваших книг, я решила пересмотреть весь шкаф, но этих книг там не оказалось. Улучив минуту, когда сын был один и находился в благодушном настроении (от выставленной мною бутылки пива), я задала ему вопрос, кому они дали мои книги и не пора ли их вернуть. Сын позвал жену и спросил, какие книги у них брали тот, другой, третий (все парни, знакомые их сыновей). Невестка в ответ только фыркнула:
— Никуда твои книги не делись. Кому они нужны? Их и читать-то никто не будет.
Стараясь не обострять положение, я сказала, что книги именные, дарственные, и мне не хотелось бы, чтобы они ходили по чужим рукам.
Видели бы Вы, какой взгляд бешеной злобы кинула на меня невестка. Такие взгляды я видела до сих пор только в кино или на иллюстрациях к Майн Риду или Куперу.
А сегодня она почему-то без конца вертела Ваш конверт и пристально разглядывала обратный адрес».
Не знаю, успел ли я написать Наталии Сергеевне, успокоить ее, сказать, что ничего страшного или тем более ужасного не случилось. Моего письма у меня нет. Есть ее письмо от 30.XII.61:
«Дорогой А. И. Не ставьте мне в вину, что послала Вам неприятную весть как раз под Новый год. Тем более что паника была напрасной, следы исчезнувших книг обнаружены: Гена (внук), прилетев из Киева, на мой вопрос простодушно ответил, что он дал читать Ваши книги своему товарищу, а взять обратно забыл. О sancta simplicitas! Я потребовала немедленно забрать и вернуть мне книги, о чем и извещаю Вас.
Дома царят мир и тишина.
Еще раз желаю Вам и Вашим милым „дамочкам“ всего хорошего в наступающем году…
В середине января 1962 года Наталия Сергеевна писала:
«Что означает Ваше затянувшееся молчание? Уж не обиделись ли Вы на то, что я так дурно хранила Ваши книги? В таком случае, спешу сообщить, что Ваше „Избранное“, „Часы“ и другие книги мне уже вернули целыми и неиспачканными, и только шкидцы все еще в бегах…»
Нет, конечно, меня никак не могло обидеть, что кто-то позарился на мои книжки. Наоборот, такое покушение могло только польстить авторскому самолюбию. Но состояние Наталии Сергеевны, ее волнение и огорчение мне были понятны: жить у своих, то есть в родном доме, и не иметь места, куда положить принадлежащие тебе вещи!..
Не писал же я Наталии Сергеевне потому, что был за границей, в Германии. А она, все еще взволнованная этой историей с книгами, продолжала писать в Ленинград:
«…Незадолго до этого инцидента у меня с сыном был разговор о современной литературе. Он считает, что литературный труд — это не труд: дадут тему, отхватил аванс и — лиши. С раздражением говорил он, что полки магазинов завалены никому не нужными книгами, а нужной, технической, не найдешь днем с огнем. Я сказала, что это правда, хлама в магазинах много, но у меня собраны как раз книги редкие, дефицитные, доставшиеся мне или по дружбе, или „по блату“, благодаря знакомству с директором Книготорга.
Именно после этого разговора, сунувшись к полке, я и обнаружила исчезновение Ваших и некоторых других книг (том Твардовского „За далью даль“ был у меня предусмотрительно припрятан — от сына и невестки. Это вещь — не на их вкус). Теперь все Ваши книги, кроме „Шкиды“, дома».