Заговорил о том, чего почти не касаюсь на этих страницах, — об этической стороне христианства. И уж совсем редко теперь услышишь активную, полнозвучную проповедь Христова учения с амвона. Я уже говорил, как узок диапазон проповедческой тематики: толкование евангельского текста, житие святого, его же память ныне совершаем, редко-редко общие слова о любви к ближнему, о воздержании, о молитве…
Христианство, этическая его основа не должны уходить из церкви. Потому я так и боюсь теократического государства или хотя бы церкви, зависимой от государства, что тут «кесарево» на какой-то стадии начинает превалировать над Божьим. И на какой-то стадии, — как сейчас в Тегеране, в Тебризе, в Исфахане, — начинают убивать людей во имя и во славу Аллаха.
На днях мне попался в руки старый гимназический учебник — Катехизис. Стал его листать, и наткнулся на толкование шестой заповеди: не убий!
«ВОПРОС: Что запрещается шестою заповедию?
ОТВЕТ: Убийство, или отнятие жизни у ближнего каким бы то ни было образом.
ВОПРОС: Всякое ли отнятие жизни есть законопреступное убийство?
ОТВЕТ: Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как-то:
1) Когда преступника наказывают смертию по правосудию.
2) Когда убивают неприятеля на войне за Государя и отечество».
Как страшно это оправдание убийства «по должности».
И ведь в той же главе цитируется Евангелие от Иоанна:
«Всякъ ненавидяй брата своего человѣкоубiйца есть».
А ниже приводится труднопроизносимый, какой-то казенно-палатный вопрос:
«Когда запрещается вредить жизни ближнего, то тем самым что повелевается?»
И ответ на него — такой же казенно-палатный, сургучно-чугунный:
«Повелевается, сколько можно, беречь жизнь и благосостояние ближнего».
Представил себя сейчас — своим отцом, то есть представил, что я — это он, или что он — это я. Представить нетрудно, ведь характер-то очень знакомый, только слегка разбавлен началом материнским. Представил себя мальчиком, что учусь в реальном училище и что приобщают меня к христианству по этой книге. И нет у меня моей мамы, а есть другая, ничем на нее не похожая, суровая, временами даже безжалостная, из московской старообрядческой семьи… Представил все это и подумал: сколько же сил понадобилось бы, ума, веры, чтобы не отойти от такой церкви.
…Пока писал эти страницы, пришло сообщение из Тегерана: на площади перед зданием, где помещается канцелярия назначенного Хомейни премьер-министра, полиция стреляла в воздух. Тысячи женщин, служащих правительственных учреждений, собрались на площади, протестуя против указа самовластного главы государства, требующего от всех женщин исполнения требований шариата: появления на людях только в черной одежде, ношения чадры и т. д. Как передает радио США, на площади раздавались крики: «Смерть деспотизму!» Волнения охватили и женские гимназии, потому что, по-видимому, и девочки должны подчиниться этому требованию.
И все это происходит за три недели до референдума, то есть до того дня, когда иранский народ будет призван решить вопрос, быть ли вообще исламской республике!!!
К чему это все ведет? Только не к тому укреплению и утверждению веры, о котором мы все молимся. А многих это и оттолкнет — и непременно оттолкнет — от религии.
Невольно опять вспоминаешь несчастного Игоря Огурцова и его сподвижников и единомышленников. Представляется русский, православный вариант иранской религиозной революции. Ведь, отдавшись этой идее, до каких крайностей может дойти человеческая мысль!
Если православие — то уж давайте самое первозданное, досинодское, дониконовское, то православие, за которое ратовал и отдал жизнь протопоп Аввакум! Для женщин терем, сарафан, платок «в роспуск». На богослужении молящиеся мужчины — одесную, женщины — ошую.
Нет, я не против старообрядчества. И не потому только, что и в моих жилах течет староверческая кровь… Всякое вероисповедание, любой способ общения с Богом и прославление Его имеет право на свободное существование. Но еще и еще раз подчеркиваю: на свободное.
Что ему Гекуба, что мне, казалось бы, Иран, когда хватает и своих бед, и своего горя, и своей несвободы!
Но — мир неделим. Нетерпимость, проявленная где-нибудь в Южной Родезии или на юге США, в Кампучии или в Рязани, — одинаково опасна, как опасен вирус гриппа, возникшего где-то очень далеко от тебя.