Запиликал телефон.
- Ты звонил?
Я был рад Юлиному голосу.
- Да, да!.. Знаешь...
- Ты в порядке?..
- Без тебя умираю.
- Я вылетаю?
- Нет, - сказал я, - нет, милая...
Мы говорили еще минут пять, затем я вспомнил, зачем я здесь.
Увлеченный бурлящим потоком туристов, я оказывался, то там, то сям... Вдруг оказывалось, что я никогда еще не был у этих витрин! Никогда еще не видел вон той церквушки, не слышал шелеста листьев вот этого крючковатого дерева, а о том, что вон та смоковница может помнить Иисуса, даже не знал. Все это было весьма любопытно. Я наслаждался новыми впечатлениями, а созерцание витражей Шагала привело меня просто в абсолютный восторг. Знакомые джинсы я увидел случайно, у меня даже замерло сердце. Показалось? Нет, я видел родные до боли складки на подколенных ямках, милые моему взгляду упругие ягодицы. Впервые в жизни меня взволновал Юркин зад. Надо же! Если это был даже не Юра (а, скажем, Тина!), я благодарен судьбе за эту случайную встречу. В конце-то концов, нужно же в этом деле поставить точку. Та же желтая распахнутая куртка, та же черная кудрявая башка, в руке тот же кейс. Было впечатление, что вся его фигура просто притишила ход, чтобы я мог уцепиться за нее взглядом. Я обмер, волна удушливого крепкого жара обдала меня. Что делать? Накинуться на него сзади, ухватить за штанины, за рукава, впиться в кудри: этотыэтотыэтоты?! Забежать вперед и заглянуть в глаза? Я перешел на другую сторону улицы, обогнал его шагов на двадцать, снова перешел на его сторону и пошел навстречу. Это был самый верный отважный ход. Я просто вылупил глаза и теперь сверлил его насквозь. Я уперся в него взглядом, словно штыком. Юрка! На нем были темные роговые очки. Это был Юркин лоб, я узнал и очертания губ, и даже родинку на левой щеке. Подбородок был точно таким же, как и сто лет назад, не было только этой складки. Не было и таких глубоких носогубных складок и этого шрама на левой скуле. Это был он и не он. С непременным кейсом в руке. Мы как два козлика на бревне встали друг перед другом.
- Sorry, - сказал он, улыбнувшись, и сделал шаг в сторону, пропуская меня. Он даже не взглянул на меня, во всяком случае я не почувствовал его взгляда. Стекла очков холодно смотрели куда-то в сторону.
Его голос. Это был чужой голос. Я не мог ошибиться.
- I beg your pardon, - сказал он еще раз, и губы его дрогнули в приветственной полуулыбке.
Я нагло рассматривал его, пока он выжидал, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно показалось мне чужим и безликим, было в нем даже что-то неприятно-отталкивающее. Его взгляд был устремлен мимо меня. Мне ничего не оставалось, как буркнуть себе под нос свое «thank you very much» и воспользоваться его предложением пройти первому. Он не только не обратил на меня внимания, он просто не заметил меня, как не замечают шнурки на собственных туфлях или мелькающие дворники на ветровом стекле в дождливую погоду. Я был задет за живое? Да нет. Просто во мне вдруг проснулось припрятанное ворохом повседневных проблем чувство собственного достоинства. Никто так пренебрежительно еще не относился ко мне. Собственно, мне было наплевать на все эти сентиментальные штучки, меня огорчило лишь то, что и на этот раз я потерпел фиаско. Да, надо признать, интуиция стала подводить меня. Но, если следовать логике, я и не мог в этом черноволосом самоуверенном снобе обнаружить свидетеля тех давних событий, когда мы вместе делили, так сказать, и хлеб, и табак, и вино, и воду. И разве я рассчитывал на какой-то успех? Третий раз я встретил его у Стены плача. Я подумал, что это какое-то наваждение. (Кап!). Он стоял и смотрел на Стену, как смотрят на тигра в клетке. И только руки, точнее пальцы, сплетенные в замок над поясом, выдавали его. Два больших пальца, вращаясь, словно гнались друг за другом. Это была, его, Юркина дурная привычка. Когда он вот так стоял в раздумье, кто-нибудь, проходя мимо, всегда задавал ему один и тот же вопрос: «Ты куда едешь?» И он отвечал: «Домой». «Там же немцы». «А мы не боимся» - отвечал он и вращал пальцами наоборот. Привычка - как идентификационный код. Я узнал эти руки! Такие же, как и сто лет назад длинные холеные пальцы музыканта с коротко стрижеными ногтями, с белыми полулуниями у оснований, всегда готовые прийти на помощь друг другу, настороженные, но и уверенные в себе, готовые к преодолению любых трудностей, вставших вдруг на пути хозяина... Я узнал эти руки! Я помню, как они держали хрупкую стеклянную пипетку, как вращали шары рычагов настройки электронного микроскопа... Я помню, как они брали скрипку... Я помню даже, как они спасли муравья...