Глэдия прекрасно сознавала, что, несмотря на свои заявления, будто роботы типа Жискара не предназначены для мелких услуг, сейчас она требовала от него именно этого.
Но в некоторых случаях обстоятельства…
Никогда она не получала такого удовольствия от душа. Она плескалась под душем дольше обычного и только после того, как вытерлась, подумала, простерилизованы ли полотенца, но было уже поздно.
Среди вещей, о которых говорил Жискар, оказались пудра, дезодорант, расческа, зубная паста, фен, но не было зубной щетки. Пришлось чистить зубы пальцем, что Глэдии не слишком понравилось. Отсутствовала и щетка для волос, что тоже было неприятно. Она вымыла расческу с мылом, но не решилась ею воспользоваться. Потом она обнаружила какое-то одеяние, при ближайшем рассмотрении оказавшееся ночной рубашкой. Она пахла чистотой, но, как выяснилось, была слишком просторной.
— Мадам, капитан желает знать, может ли он видеть вас, — сообщил Дэниел.
— Думаю, да, — сказала Глэдия, ища что-нибудь, чем можно было бы заменить ночную рубашку. — Пусть войдёт.
Д. Ж. выглядел усталым и даже измученным, но, когда она повернулась к нему, он улыбнулся:
— Трудно поверить, что вам двести тридцать пять лет.
— Да? В этой-то штуке?
— Именно. Он же полупрозрачен. Вы не заметили?
Глэдия неуверенно оглядела своё ночное одеяние.
— Хорошо, если это вас забавляет, но мне всё-таки два с третью столетия.
— Глядя на вас, никто бы не подумал. Вы, наверное, были исключительно красивы в юности.
— Мне никогда этого не говорили. Я всегда считала, что самое большее, чем я располагала, — скромный шарм. Как пользоваться этим инструментом?
— Нажмите кнопку справа, кто-нибудь отзовется, и вы сможете потребовать, чего душе угодно.
— Хорошо. Мне нужны зубная щетка, щетка для волос и одежда.
— Щетки вам принесут, я распоряжусь. Что до одежды, то тут придётся подумать. В вашем шкафу целый гардероб. Всё самое модное в Бейлимире. Но вам может не понравиться. К тому же, может быть, не всё окажется впору. Наши женщины выше вас и плотнее. Но это неважно. Я думаю, некоторое время побудете здесь.
— Почему?
— Ну, миледи. Вы толкнули такую речь и, насколько я помню, ни разу не присели, хотя я вам советовал не один раз.
— Я, кажется, имела полный успех, Диджи.
— Да, огромный успех. — Д. Ж. широко улыбнулся и почесал бороду. — Однако у вашего успеха есть и обратная сторона. Сейчас вы — самая знаменитая особа в Бейлимире, и каждый житель мечтает увидеть вас и пожать вам руку, и, если вы появитесь где-нибудь, могут начаться беспорядки. Придётся подождать, пока страсти остынут, а сколько времени это продлится — неизвестно. Кроме того, вами восхищались даже ястребы, но завтра, при дневном свете, истерия пройдёт, и ястребы придут в ярость. Если старик Бастервейн не решился убить вас сразу после выступления, то завтра ваша смерть станет целью его жизни, а его единомышленники по партии будут исподволь подталкивать Старика на это. Вот поэтому вы здесь, миледи. Вот поэтому эта комната, этот этаж, этот отель охраняются уж не знаю сколькими подразделениями безопасности, среди которых, я надеюсь, нет тайных ястребов. Поскольку я тесно связан с вами в этой игре в героя и героиню, я тоже загнан сюда и не могу выйти.
— Мне очень жаль вас, — равнодушно сказала Глэдия. — Вы даже не можете повидаться со своей семьей.
Д. Ж. пожал плечами.
— Торговцы обычно не обременены семьей.
— Ну, тогда с подружкой.
— Она переживёт. Наверное, даже легче, чем я.
Он задумчиво посмотрел на Глэдию.
— Даже не думайте, капитан, — спокойно сказала Глэдия.
Д. Ж. поднял брови.
— Я не могу запретить себе думать, но я ничего не сделаю, мадам.
— Как по-вашему, я надолго здесь? Серьёзно.
— Это зависит от директората.
— Какого?
— Это наш пятисоставной исполнительный орган, мадам. Пять человек, — Д. Ж. вытянул руку и растопырил пальцы, — служат в течение пяти лет, каждый год сменяя друг друга. Если кто-либо умирает или по какой-то иной причине становится неспособен осуществлять свои обязанности, проводятся внеочередные выборы. Таким образом обеспечивается преемственность и устраняется опасность единоличного правления. Это также означает, что все решения должны быть согласованы, что занимает время, иногда больше, чем мы можем себе позволить.
— Значит, если один из пяти решительный и сильный…
— …то он навязывает свою точку зрения остальным. Такое иной раз случается, но сейчас этого нет. Главный директор — Джиновус Пандарал. Неплохой человек, но нерешительный, а это иногда ещё хуже. Я уговорил его позволить вашим роботам подняться с вами на сцену, и это оказалось плохой идеей. Теперь он злится на нас обоих.
— Почему это плохая идея? Люди были довольны.
— Слишком довольны, миледи. Мы хотели, чтобы вы стали нашей любимой космонитской героиней, но не собирались накалять общественное мнение: нам не нужна преждевременная война. Вы очень хорошо сказали о долгожительстве, вы заставили их ценить короткую жизнь, но затем вы заставили их аплодировать роботам, а этого мы не хотим. Поэтому мы не слишком одобряем реакцию публики на упоминание о родстве с космонитами.
— Вы не хотите преждевременной войны, но не хотите и преждевременного мира?
— Очень верно сказано, мадам.
— Чего же вы хотите?
— Мы хотим всю Галактику. Мы хотим заселить каждую пригодную для обитания планету и основать Галактическую империю. И мы не хотим вмешательства космонитов. Пусть остаются на своих планетах и живут как им нравится, но вмешиваться они не должны.
— Но тогда вы запрете их в пятидесяти мирах, как мы много лет назад заперли вас на Земле. Та же старая несправедливость. Вы такой же скверный, как Бастервейн.
— Сейчас ситуация совсем иная. Землян изолировали, дабы подавить их стремление к экспансии. У космонитов такого стремления нет. Вы пошли по иному пути: долгожительство, роботы. Теперь у вас уже не пятьдесят миров: Солярия покинута, со временем это произойдёт со всеми. Поселенцы не намерены толкать космонитов на путь вымирания. На каком, собственно, основании мы должны вмешиваться в чужие дела? Но ваша речь подстрекала к этому вмешательству.
— Я рада. Что же, по-вашему, я должна была сказать?
— Я вам говорил: мир, любовь… — и садитесь. Вы могли закончить меньше чем за минуту.
— Я не могу поверить, что вы рассчитывали на такую глупость с моей стороны, — сердито сказала Глэдия. — За кого вы меня принимаете?
— За того, кем вы себя считаете, — за человека, который до смерти боится выступить. Откуда мы знали, что вы сумасшедшая, которая за полчаса сумеет убедить жителей Бейлимира громогласно приветствовать то, против чего они восставали всю жизнь? — Д. Ж. тяжело встал. — Но сейчас я тоже хочу принять душ и хорошенько выспаться, если смогу. Увидимся завтра.
— А когда мы узнаем, что решили ваши директора насчёт меня?
— Когда они решат. А это может случиться не так скоро. Спокойной ночи, мадам.
36
— Я сделал открытие, — бесстрастно сказал Жискар. — Я сделал его потому, что впервые за всё время моего существования оказался перед тысячами человеческих существ. Будь это два столетия назад, я сделал бы своё открытие тогда. Если бы я не встретился с таким множеством людей, не было бы и открытия. Подумать только, как много важного я мог бы усвоить, но никогда не усвою только потому, что никогда не попаду в нужные условия. Я останусь в полном неведении, если обстоятельства не помогут мне, а на них я не могу рассчитывать.
— Я думаю, друг Жискар, — сказал Дэниел, — что леди Глэдия, с её устоявшимся отношением к жизни, не могла бы с таким хладнокровием выступить перед многотысячной аудиторией. Я полагаю, что ты направил её и обнаружил, что можешь это сделать без вреда для неё. Это и есть твоё открытие?
— Друг Дэниел, я рискнул только ослабить некоторые нити торможения, ослабить лишь настолько, чтобы позволить ей сказать несколько слов и чтобы её услышали.