— Без сахара? Вы отказались от него в военное время, да?
— Нет, никогда не пью кофе с сахаром.
— Sacre![19] — пробормотал Пуаро, передавая ей наполненную чашку.
Никто, кроме меня, этого не слышал. Я с удивлением посмотрел на моего друга. Его лицо отражало сдерживаемое возбуждение, а глаза стали зелеными, как у кошки. Так было всегда, стоило ему увидеть или услышать нечто важное. Но что привело его в такое состояние? Обычно я не отношу себя к категории глупцов, однако должен признаться, что ничего необычного не заметил.
В следующую минуту открылась дверь и появилась Доркас.
— Сэр, вас хочет видеть мистер Уэллс, — обратилась она к Джону.
Я вспомнил это имя. Оно принадлежало адвокату, которому писала миссис Инглторп накануне своей гибели.
Джон немедленно поднялся:
— Проводите его в мой кабинет! — Затем обратился к нам. — Это адвокат моей матери, — объяснил он и добавил более тихо: — Уэллс также является коронером.[20] Вы понимаете. Может быть, вы хотите пойти со мной?
Мы согласились и вместе с ним вышли из комнаты. Джон шел впереди, и я, воспользовавшись случаем, прошептал Пуаро:
— Значит, все-таки будет следствие?
Пуаро с отсутствующим видом кивнул. Он казался настолько погруженным в свои мысли, что меня охватило любопытство.
— В чем дело? Вы не слушаете, что я говорю!
— Это правда, друг мой. Я крайне озабочен.
— Почему?
— Потому что мадемуазель Цинтия пьет кофе без сахара.
— Что? Вы не хотите говорить серьезно?
— Однако я очень серьезен. О, есть что-то, чего я не понимаю… Мой инстинкт был верен.
— Какой инстинкт?
— Тот, что вынудил меня настоять на проверке кофейных чашек. Chut![21] Ни слова больше!
Мы прошли за Джоном в его кабинет, и он закрыл за нами дверь.
Мистер Уэллс оказался приятным человеком средних лет, с проницательными глазами и типичным для адвоката поджатым ртом. Джон представил нас обоих и объяснил причину нашего присутствия.
— Вы понимаете, Уэллс, — добавил он, — что все это строго секретно. Мы все еще надеемся, что не возникнет необходимости в расследовании.
— Конечно, конечно, — успокаивающе произнес мистер Уэллс. — Мне хотелось бы избавить вас от боли и огласки, связанных с дознанием, но это абсолютно невозможно без свидетельства докторов о смерти.
— Да, я понимаю.
— Умный человек этот Бауэрштейн и, насколько мне известно, большой авторитет в области токсикологии.
— В самом деле? — довольно натянуто спросил Джон. И, немного помолчав, он нерешительно добавил: — Мы должны выступить в качестве свидетелей?… Я имею в виду… мы все?
— Разумеется. Вы и… гм… мистер… гм… Инглторп. — Возникла небольшая пауза, прежде чем адвокат продолжил в своей успокаивающей манере: — Все другие показания будут лишь подкрепляющими, простая формальность.
— Я понимаю.
Едва заметное выражение облегчения мелькнуло на лице Джона. Это меня удивило, потому что я не видел для этого никакой причины.
— Если вы не имеете ничего против, — продолжил мистер Уэллс, — я думаю, мы займемся этим в пятницу. Это даст нам достаточно времени для того, чтобы получить заключение докторов. Вскрытие должно произойти, полагаю, сегодня?
— Да.
— Значит, пятница вас устроит?
— Вполне.
— Излишне говорить, дорогой мой Кавендиш, как я огорчен этим трагическим событием.
— Вы не могли бы, мсье, помочь нам во всем этом разобраться? — вступил в разговор Пуаро, заговорив впервые с тех пор, как мы вошли в кабинет.
— Я?
— Да, мы слышали, что миссис Инглторп в последний вечер написала вам письмо. Сегодня утром вы должны были уже получить его.
— Я его получил, но оно не содержит никакой информации. Это просто записка, в которой она просит посетить ее сегодня утром, так как хочет получить совет по очень важному вопросу.
— Она не намекала по какому?
— К сожалению, нет.
— Жаль, — сказал Джон.
— Очень жаль, — мрачно согласился Пуаро.
Последовало молчание. Пуаро по-прежнему был задумчив. Наконец он снова обратился к адвокату:
— Мистер Уэллс, я хотел бы спросить вас, если это не противоречит профессиональному этикету. Кто наследует деньги миссис Инглторп в случае ее смерти?
Мгновение поколебавшись, адвокат ответил:
— Это очень скоро станет известно всем, так что если мистер Кавендиш не возражает…