И снова материнская наука позволила Паулю заметить ту неуловимую, чуть заметную дрожь, которую он мог истолковать только как страх.
Джессика подошла к окну, раздвинула штору и посмотрела туда, где за приречными садами возвышалась гора Сиуби.
— Ты узнаешь, что такое… гом джаббар… очень скоро.
В ее голосе он отчетливо услышал нотки страха и изумился вновь.
Не оборачиваясь, Джессика произнесла:
— Преподобная Мать ждет тебя в моей утренней приемной. Поторопись.
Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийам сидела в обитом гобеленовой тканью кресле, разглядывая подходивших к ней женщину и ее сына. Из окон по обе стороны кресла открывался великолепный вид на южную излучину реки и зеленые поля владений Атрейдесов, но Преподобная не обращала на эту красоту никакого внимания. Утром она особенно сильно чувствовала свой возраст и оттого была раздражительна. В дурном самочувствии она винила космический перелет и общение с проклятой Гильдией Космогации. Ох уж эта Гильдия с ее тайными интригами!.. Но здесь ее ждало дело, требующее личного внимания Бене Гессерит с Проникающим взором. Даже личная Правдовидица Падишах-Императора не может отказаться исполнить свой долг.
«Проклятие этой Джессике! — думала Преподобная Мать. — Если бы только она родила нам не сына, а дочь, как мы приказывали ей!..»
Джессика остановилась в трех шагах от кресла и присела в легком реверансе — левая рука изящно скользнула вдоль юбки. Пауль коротко поклонился: по этикету — «приветствие того, в чьем статусе не уверен».
Преподобная Мать не преминула отметить это.
— А он осторожен, Джессика, — промолвила она. Ладонь Джессики, лежавшая на плече сына, сжалась.
На мгновение, за которое сердце сделало один удар, он почувствовал, как тонкие пальцы ее дрогнули — от страха. Затем она вновь овладела собой.
— Так его учили, Преподобная.
«Чего она боится?» — в который раз подумал Пауль.
Короткое мгновение глаза старухи изучали его: овал лица — как у Джессики, но мальчик пошире в кости… волосы отцовские, черные как вороново крыло, но их линия надо лбом напоминает о деде по матери, имя которого нельзя называть… а этот тонкий надменный нос, разрез прямо смотрящих зеленых глаз — наследство Старого Герцога, деда по отцовской линии. Этот дед уже умер.
«Да, вот был человек, который даже в смерти знал цену и силу храбрости!» — подумала Преподобная.
— Одно дело учение, — сказала она, — совсем иное — основа… Посмотрим.
Старуха метнула на Джессику короткий взгляд.
— Оставь нас. Налагаю на тебя урок. Ступай, совершенствуйся в умиротворяющей медитации, укрепляй спокойствие духа.
Джессика сняла руку с плеча Пауля.
— Преподобная, я…
— Ты знаешь, Джессика, что это необходимо.
Пауль озадаченно посмотрел на мать.
Та выпрямилась.
— Да… конечно…
Мальчик снова обернулся к Преподобной. Покорность и очевидный страх, которые его мать испытывала перед старухой, призывали к осторожности. Но он чувствовал также исходящие от матери гнев и опасение.
— Пауль, — Джессика глубоко вздохнула, — испытание, которое тебе предстоит… Оно очень много значит для меня.
— Испытание?
— Помни, что ты — сын герцога, — сказала Джессика, резко повернулась и вышла из залы, прошелестев тканью юбок. Дверь плотно затворилась.
Пауль, сдерживая гнев, спросил:
— Можно ли отсылать леди Джессику как простую служанку?
Улыбка тронула уголки сморщенных губ.
— А леди Джессика и была моей служанкой, мальчик, все четырнадцать лет в нашей школе. — Старуха покивала. — И кстати, неплохой служанкой. Теперь подойди ко мне!
Приказ прозвучал как удар бича, и Пауль повиновался прежде, чем понял, что делает.
«Она использует Голос», — подумал он и остановился по жесту старухи у самых ее ног.
— Ты видишь это? — сказала она, извлекая откуда-то из складок облачения куб из зеленоватого металла, со стороной сантиметров в пятнадцать. Она повернула куб, и Пауль увидел, что одна из граней открыта — внутри была странно пугающая темнота, казалось, полностью поглощавшая свет.
— Вложи сюда руку, — приказала старуха. Почувствовав внезапный укол страха, Пауль отшатнулся, но старуха остановила его: — Так-то ты слушаешься свою мать?
Он взглянул в ее блестящие, как у птицы, глаза. Медленно, ощущая давление чужой воли, но не в силах противостоять ей, вложил руку в ящичек. Темнота поглотила ее, и Пауль почувствовал холодок, затем гладкий металл под пальцами и какое-то покалывание, будто ладонь затекла и теперь отходила.