«Вуди, — сказал он, — никто не собирается мешать тебе бежать с этой девицей». Воинственным тоном я объявил, что мне в этом никто помешать и не сможет, потому что, оказавшись за границей штата, я могу провернуть все дело без согласия родителей.
«Об этом я тебе и говорю, — сказал дед. — Тебя никто не остановит. Но и помогать тоже не будет. Ни твои родители, ни другой дед с бабкой, ни я. Мы даже не поможем тебе оплатить брачные расходы, не говоря уж о том, чтобы поддерживать твою семью материально. Не то что доллара, Вуди, дайма тощего не получишь. А если не веришь мне, спроси у остальных». Я угрюмо ответил, что никакой помощи мне не нужно.
Кустистые дедусины брови словно подпрыгнули. «Ну-ну, — проговорил он. — Или это она собирается поддерживать тебя? Ты не заглядывал в раздел «Помогите» во вчерашней газете?
Если нет — попробуй-ка глянь. Только на финансовую часть… одного раза хватит. — И добавил: — О, конечно, ты можешь отыскать работу, будешь веники разносить по домам. А что — свежий воздух, физическая нагрузка, возможность продемонстрировать обаяние — которого у тебя, кстати, немного. Только не вздумай продавать пылесосы — их никто не берет». Айра, я не знал, о чем он говорит. Это был январь 1930-го. Тебе что-нибудь говорит эта дата?
— Боюсь, что нет, Лазарус. Невзирая на долгое изучение истории Семей, все ранние даты мне приходится переводить на стандартный галактический календарь — чтобы ощутить их.
— Не знаю, Айра, помянута ли эта дата в семейных анналах. Страна… да вся планета, погрузилась тогда в экономическую флюктуацию. Тогда их называли депрессиями. Работы не было — во всяком случае, для лопоухих юнцов, толком ничего не умеющих. Дедуся вовремя понял это, он уже побывал в нескольких подобных переделках. Но он-то побывал, а я… Мне-то казалось, что я схвачу мир за хвост и переброшу через плечо. Я не знал, что недавно окончившие курс поверенные адвокаты развозят молоко в фургонах. А бывшие миллионеры бросаются из окон. Я не мог этого заметить — потому что чересчур увлекался тогда девицами.
— Старейший, я читал об экономических депрессиях, но так и не понял, чем они вызывались.
Лазарус Лонг поцокал языком.
— И ты распоряжаешься целой планетой?
— Быть может, я не заслужил такого поста, — признал я.
— Не будь таким скромником. Выдам тебе тайну: в те времена никто не представлял, отчего они происходят. Даже Фонд Говарда лопнул бы, не оставь Айра Говард столь подробных инструкций о том, как именно следует распоряжаться Фондом. С другой же стороны, все, начиная от дворников и кончая профессорами экономики, были твердо убеждены, что знают и причины, и лекарство. Поэтому опробовали почти каждое лекарство, и не помогло ни одно. Депрессия продолжалась до начала войны, которая не излечила болезнь — а просто замаскировала ее симптомы.
— Но что же именно делалось не так, дедушка? — упорствовал я.
— Айра, как по-твоему, я такой умный, что могу ответить на этот вопрос? Я сам разорялся неоднократно. Иногда финансовым путем, иногда приходилось бросать нажитое, чтобы спасти шкуру. Хм-м. Черт побери… какие тут объяснения… Впрочем… что случается с машиной, если управление осуществляется с положительной обратной связью?
Я удивился.
— Лазарус, я не уверен, понял ли вас. Управление машинами не осуществляется при положительной обратной связи, во всяком случае, я не могу придумать такого примера. Положительная обратная связь вводит систему в усиливающиеся колебания.
— Вернемся к пройденному, Айра. Я всегда подозрительно отношусь к аргументам по аналогии, но, судя по накопленному за столетия опыту, могу сказать, что ни одно правительство просто не способно сделать такое, что не явилось бы для экономики положительной обратной связью или тормозом. Или и тем и другим сразу. Быть может, когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь посмышленее самого Энди Либби вычислит, как обойтись с законом спроса и предложения, чтобы заставить его лучше работать, не дозволяя ему более действовать на прежний жестокий манер. Может быть, это еще случится. Но я никогда такого не видел. Впрочем, Бог свидетель, пытались многие. И всегда с самыми лучшими намерениями. Но чтобы понять, как работает циркулярная пила, одних добрых намерений мало, Айра; самые жуткие злодеи в мировой истории руководствовались ими. Но ты отвлек меня… а я хотел рассказать, как случилось, что я не женился.
— Извините, дедушка.
— Хм-м-фф. А ты можешь схамить иногда? Я же болтливый старикашка и к тому же заставляю тебя выслушивать всякую чушь. Тебе ведь жаль своего времени.
Я ухмыльнулся в ответ.
— Жаль. Вы действительно болтливый старикашка, требующий, чтобы я выполнял каждую его прихоть… а я действительно очень занятой человек, меня заботят серьезные дела, а вы полдня скармливали мне побасенку — чистый вымысел, не сомневаюсь, — о человеке, который был ленив настолько, чтобы не ошибаться. Наверное, вам хотелось рассердить меня. Вы намекнули, что этот ваш герой является долгожителем, а потом уклонились от ответа на несложный вопрос и перешли к своему деду. А этот… адмирал Рэм, так кажется? — он был рыжим?
— Лэм, Айра… Дональд Лэм. Или так звали его брата? Это было очень давно. Странно, что тебя заинтересовал цвет его волос… Это напомнило мне еще об одном моряке, участнике той же самой войны, но во всем противоположном… Дональду? Нет, Дэвиду. То есть во всем буквально на него не похожем, кроме цвета волос. Они была такие рыжие, что им мог бы позавидовать сам Локи. Он пытался задушить кадьякского медведя. Конечно, не вышло. Айра, ты ведь даже не мог видеть такого медведя. Это самый свирепый хищник Земли, в десять раз тяжелей человека. Длинные желтые зубы, почти как кинжалы, вонючая пасть… и скверный характер. Но Лейф справился с ним голыми руками, и причем учти — без всякой на то нужды. Я бы уже давно исчез за горизонтом — а хочешь услышать о Лейфе, медведе и аляскинской семге?
— Не сейчас. Похоже на новую байку. Вы рассказывали, как расстроилась ваша женитьба.
— Так и было. Дедуся как раз спросил меня: «Вуди, она давно в тягости?»
— Нет, он еще объяснял вам, что вы не сумеете прокормить жену.
— Сынок, если ты все знаешь сам, то и рассказывай. Я пылко отрицал подобную идею, но дедуся заметил, что я лгу — нет другой причины, по которой может захотеть скопиться семнадцатилетний мальчишка. Замечание это особенно рассердило меня — потому что у меня в кармане лежала записка: «Вуди, родной, я влипла, не знаю, что делать».
Дедуся настаивал, и я трижды отпирался, с каждым разом раздражаясь все больше. Наконец он сказал: «Ну, хорошо, не хочешь — молчи. А она показала тебе справку о беременности за подписью доктора?» Айра, я невольно все выболтал. «Нет», — говорю.
«Хорошо, — сказал он. — Я все улажу. Но только один раз. И впредь — чтобы пользовался изделиями «Веселые вдовушки», пусть даже твоя милашка твердит, что беспокоиться не о чем. Или ты еще не знаешь, что их продают в аптеках?»
Ну, а потом дед заставил меня сперва дать клятву и рассказал о Фонде Говарда, и о той награде, которая ждет меня, если я женюсь на девице из их списка.
Вот и вышло, что, едва я получил от адвоката письмо на свой восемнадцатый день рождения, как вдруг отчаянно влюбился в одну из перечисленных в списке девушек. Мы поженились, нарожали детей, а потом она сменила меня на новую модель. Ты тоже, небось, от нее.
— Нет, сэр, я происхожу от вашей четвертой жены.
— От четвертой, да? Посмотрим… от Мег Харди?
— По-моему, она была у вас третьей. Я от Эвелин Фут.
— А, да! Хорошая была девушка. И пухленькая, и хорошенькая, и ласковая, а плодовита, как черепаха. А какой кулинар… Слова плохого ни разу не сказала. Таких теперь больше не делают. Лет на пятьдесят, наверно, помоложе меня, только этого не было заметно: я и седеть начал, когда мне уж стукнуло полтораста. И знала о моем возрасте: каждый из нас имел родословную с указанием даты рождения. Спасибо тебе, сынок, что напомнил мне об Эвелин — она восстановила во мне веру в женский пол, когда я ее уже почти потерял. А что еще сохранилось о ней в архивах?