— Сэр, приказ всеми силами разыскать вас уже семьдесят лет исполняется не только здесь, но и на каждой планете, где живут представители Семей, а что касается того, как мы это сделали… вы помните прививку от лихорадки Рейбера, которую в обязательном порядке делают всем иммигрантам?
— Помню. Досадный пустяк, не стоило поднимать шума, ведь я знал, что меня ждет ночлежка. Айра, я понимал уже, что умираю. И все было в порядке — я был готов к смерти. Только не хотелось умирать в одиночестве, в космосе. Хотелось слышать человеческие голоса, ощущать запахи тел. Детство, конечно. Да и ко времени приземления я был уже достаточно плох.
— Лазарус, лихорадки Рейбера не существует. Если на Секундус прибывает человек, о которым ничего не известно, то под видом прививки у него берут образец мышечной ткани, пока в тело вводится стерильный физиологический раствор. Вас просто не выпустили бы из космопорта, не установив генетических характеристик.
— Ах, вот как. А что вы делаете, когда прибывает корабль с десятком тысяч эмигрантов?
— Загоняем в карантинные бараки и проверяем. Но теперь при такой скудости матушки Земли это случается не часто. А вы, Лазарус, прибыли один, на частной яхте стоимостью от пятнадцати до двадцати миллионов крон.
— Тридцать.
— Стоимостью тридцать миллионов крон. Сколько человек в Галактике способны позволить себе такое? А сколько из таких рискнут путешествовать в одиночку? Да в порту все сразу же должны были засуетиться. А они просто взяли у вас образчик тканей и, поверив вам, что вы остановитесь в Ромулус-Хилтоне, отпустили вас… Не сомневаюсь, что до темноты у вас уже были другие документы.
— Безусловно, — подтвердил Лазарус. — А твоим «фараонам» следовало бы знать, что подделка документов поставлена на широкую ногу. Если бы я так не устал, сам бы подделал свои документы. Так безопаснее. Значит, на этом я и попался? Ты все выжал из торговца бумажками?
— Нет, мы его так и не нашли. Кстати, не скажете ли, кто он, чтобы…
— А если не скажу? — резко оборвал его Лазарус. — Одним из условий сделки было не закладывать его. И плевать мне на то, сколько ваших правил он там нарушил. Кстати — кто знает? — быть может, придется снова воспользоваться его услугами. Ну, если не мне, так кому-то другому, так же избегающему внимания твоих шпиков. Айра, я не сомневаюсь, что ты действуешь из лучших побуждений, но мне не нравится эта система идентификации. Уж лет сто назад я взял за правило держаться подальше от людных мест, где проверяют документы, и в основном соблюдал его. Надо было и на этот раз не изменять привычке. Но я просто не рассчитывал дотянуть до какого-то там установления личности. Еще дня два — и я бы помер. Как ты засек меня?
— С трудом. Узнав, что вы на планете, я все перевернул вверх дном. Тот начальник отдела оказался не единственным пострадавшим. Вы просто исчезли, поставив в тупик всю полицию. Начальник службы безопасности даже предположил, что вас убили, а тело спрятали. Я ответил, что если он окажется прав, то может подумать о том, чтобы перебраться на другую планету.
— Быстрее! Я хочу знать, как меня одурачили?
— Я не стал бы употреблять последнего слова, Лазарус, так как вас безуспешно разыскивали все сыщики и полицейские этой планеты. Но я знал, что вы живы. Конечно же, на Секундусе случаются убийства, особенно в Новом Риме. Но все они обычно дела семейные: муж убивает жену или наоборот. Заметный рост таких преступлений прекратился тогда, когда я ввел смертную казнь, которую велел осуществлять в Колизее. В любом случае, я не сомневался — человек, проживший две тысячи лет, не даст убить себя в темном переулке. Поэтому я предположил, что вы живы, и спросил себя: а где бы спрятался ты, Айра, будь ты Лазарусом Лонгом? Я погрузился в глубокую медитацию и начал думать. Потом попытался проследить ваш путь, коль скоро мы обнаружили ваши следы. Кстати… — Исполняющий обязанности отбросил назад накидку, достал большой конверт и протянул Лазарусу. — Эту вещь вы оставили в абонентном ящике в тресте Гарримана.
Лазарус взял конверт.
— Он вскрыт.
— Это сделал я. Согласен, что поторопился, — но вы адресовали его мне. Я прочел, но никому не показывал. А теперь просто забуду о нем. Хочу лишь сказать: меня не удивило то, что вы завещали свое состояние Семьям… но я весьма тронут тем, что яхту вы оставили лично председателю. Чудесный кораблик, Лазарус, и мне даже чуть-чуть хочется им обладать, но не настолько, чтобы стремиться поскорее унаследовать его от вас. Но я собирался объяснить, почему мы так нуждаемся в вас, но позволил себе уклониться от темы.
— Айра, я не спешу. А ты?
— Я? Сэр, у меня не может быть обязанности более важной, чем беседа со старейшим. К тому же мои сотрудники справляются со своими делами куда более успешно, если я даю им некоторую свободу действий.
Лазарус кивнул.
— Так поступал и я, когда позволял вовлечь себя в дела. Прими на себя весь груз, а потом по возможности быстро перераспредели его между сотрудниками. Как сейчас обстоят дела с демократами? Много хлопот доставляют?
— С демократами? Ах да, вы об эквалитарианцах. Я было подумал, что вы имеете в виду Церковь блаженного демократа. Их мы оставили в покое, и они не мешают нам. Но эквалитарианское движение проявляется каждые несколько лет и всякий раз под новым наименованием: Партия свободы, Лига угнетенных — названия ничего не значат. Все требуют изгнать негодяев, начиная с меня, и посадить на освободившиеся места своих негодяев. Мы с ними не связываемся, только следим, а как-нибудь под утро берем главарей вместе с семьями и высылаем. Депортируем. «Жить на Секундусе — привилегия, а не право».
— Ты цитируешь меня.
— Совершенно верно. Это ваши слова под контрактом, согласно которому Секундус передается Фонду. В нем говорится, что на этой планете правительство существует в форме, удобной для правящего председателя. Мы выполнили это условие, старейший. Сейчас я здесь единственный босс до тех пор, пока попечителям не захочется меня сместить.
— Да, так я и задумывал, — согласился Лазарус. — Но, сынок, дело, конечно, твое, и сам я к кормилу, как ты говоришь, не прикоснусь — но я сомневаюсь, что следует избавляться от всех смутьянов. Чтобы испечь булку, нужны дрожжи. Общество, освободившееся от своих бузотеров, непременно начинает катиться под гору. Это овцы. В лучшем случае — покорные строители пирамид, в худшем — выродившиеся дикари. Не исключено, что ты таким образом избавляешься от созидателей — десятой доли процента. От дрожжей.
— Боюсь, что вы правы, старейший, и это одна из причин, почему вы так нужны нам.
— Я же сказал — никакого кормила.
— Не угодно ли выслушать меня до конца, сэр? Мы не собираемся просить вас об этом, хотя по древнему обычаю сие право безусловно принадлежит вам — если только вы захотите. Но я мог бы воспользоваться вашими советами…
— Я не даю советов — люди никогда не используют их.
— Извините. Меня устроила бы просто возможность поговорить о своих проблемах с человеком более опытным, чем я. А что касается смутьянов… Мы же не истребляем их, как прежде, — все они, в основном, живы. Изгнать человека на другую планету — способ более надежный, чем казнить его по обвинению в предательстве; таким образом избавляешься от бузотера, не озлобляя его соседей. В то же время мы не теряем его… их… все они ссылаются на одну и ту же планету… ее мы окрестили Счастливой. Вы не бывали там?
— Такого названия, во всяком случае, не слыхал.
— Я полагаю, на нее можно натолкнуться только случайно, сведения о ней мы держим в тайне, сэр, чтобы не потерять возможность использовать ее в качестве Ботани Бэй[3]. Планета — так себе, названию не совсем соответствует, но в целом напоминает Землю-матушку — до того как человечество погубило ее, — или же Секундус — когда мы здесь поселились. Условия там достаточно суровые, чтобы испытать людей и избавиться от слабаков, но и достаточно мягкие, если хочешь прокормить семью и не боишься тяжкой работы.