— Я склоняюсь к мысли, что все кругом заболели! Гридасов, как я выгляжу вообще, а? Только честно!
— В норме! — Гридасов опять сморгнул. Что-то ему мешало. Щадил?.. Да в норме же! — перевел тему: — Старик, но Тренажер, я тебе скажу-у! Парни с утра вокруг него, как вокруг елки. И я! Я только сел, только включился — там такие варианты, старик! Мы там по второй цепи, если еще синхронность нейродинамических процессов…
— Меня отстранили, как я понял, — ранено сообщил очевидность Мареев. — И врач сказал… Какой-то ганглий… Нормальный у меня ганглий!
Гридасов тактично смолк и разделил скорбь. Друг есть друг. Вместе работали Тренажер, и сесть за него должен был Мареев. Ведь на всех уровнях утвердили! Сам Кириллов — за! И вот… Отвлек, называется! Сморо-озил…
— Какие планы на сегодня? — подсевшим голосом спросил Гридасов. Непринужденно спросил, но голосом подсевшим, который всегда такой, если ждешь момента нарушить молчание, а не просто нарушаешь его по естественности.
— Таньку заберу. Прямо из садика. Нет худа без добра — пораньше заберу, времени теперь…
— А не завозникает? — Гридасов общепринято сложил ладонь рассерженной коброй.
— Еще как! — храбро пожал плечами Мареев.
— И правильно! — проявил мужскую солидарность Гридасов. — Я тебе так скажу: Адку вообще давно прищемить пора. Если ты соберешься и напишешь непосредственно на имя…
— Вот только не надо, ладно? — прервал Мареев, поднимаясь. — Хватит, я тебе сколько раз говорил… — невольно проскочила искра жалости к себе, и он потушил ее приятельски-угрожающим: — Но если ты еще раз среди ночи надумаешь шутковать, то — у-у-у!
— В смысле?
— В прямом? По телефону. Как вчера, Ах, не помнишь?! И не делай глазки домиком!
— Я… я тебе не звонил. Кроме шуток. Да не звонил я!!!
— Ротики закрыли на замочки, ключики спрятали в карманчик! — зычно распоряжалась воспитательница из беседки. Этим ее воспитательное действо ограничивалось.
Ребятня верещала, резвилась, рябила.
Таньку он нашел сразу. Банты! Тут Ада была специалистом.
«Мой ребенок самый лучший!» В этом Мареев был полностью согласен с бывшей женой. А больше ни в чем.
Самый лучший ребенок сидел в песочнице и строил замок. На песке. На сыром!
Волну понятного и обычного умиления сразу накрыла нагонная волна праведной свирепости. Ребенок сидит на сыром песке практически голой попой, а эта в беседке хоть бы бровью повела! Ишь, «ротики закрыли на замочки, ключики спрятали в карманчик!» Мареев подкрался сзади, «достал ключик из карманчика и отомкнул ротик»:
— Вы что, не видите! Ребенок сидит на сыром песке практически голой попой!!!
Ревнительница замочного молчания встала и скомандовала, устремившись взором в песочницу:
— Мареева! Ну-ка, встань, дрянь такая! Отвечай потом за тебя! И отряхнись как следует!
Только после этого обернулась и повела бровью:
— Ваше какое дело?! Здесь территория детсада! Посторонним запрещено! Вот так дети исчезают, и вся милиция найти не может! Днем с огнем!
— Я — отец Тани Мареевой! — звеняще сказал он. Придушил бы! Как говорится, проделана большая работа. Бывшей женой Адой. Ведьмы всегда найдут общий язык. Нашли. Примиренчество тут не пройдет. Надо стоять на своем — жестко, занудно, громогласно. «Имею право — я отец! Не имеете права — мой ребенок!» — Сегодня Я ее забираю! — поверх воспитательской головы прокричал маняще-весело: — Танька-встанька! Бегом за «сменкой»!
Попробуй только кто-либо воспрепятствовать! Особенно сейчас, когда Танька навстречу помчит со своим: «И-и-а-аи-и!!!»
Танька продолжала стоять в песочнице: недоумение и любопытство. Никаких восторженных визгов.
— Гражданин! Мы детей раньше шести не выдаем! Тем более неизвестно кому! У них сейчас прогулка! Не травмируйте детскую психику! Посторонним запрещено!
Мареев посторонний?! Да он с этим мочалом и разговаривать не будет! Присел на корточки и поманил пальцем:
— Та-анька! А кто прише-ол!
— Мареева!!! — голос воспитательницы вдруг стал диким, из ночного кошмара. — Мареева!!! Беги за дядей Витей! Он там… там лестницу чинит!!! Дети! Дети, все — в садик!!!
Кольнула досада — не может бабье без скандала напоказ. Но тут же резануло и вспороло насквозь, Танька секунду наблюдала за его призывными пальцами и — стрекача, раздавив замок на песке, с криком: