— Ку-куда?
Что же такое с железным Матвеем? Чем его с утра пришибли?
— В корпус, в корпус! Куда же еще?
— Да? Э-э… почему? — судя по голосу, его не интересовал ответ. Просто говорил, чтобы что-то сказать.
— А я знаю?! На часы посмотри — я вовремя! Пропуск в порядке! А он отнял и «вертушку» закрыл! И по 34–03 еще звонит! Какую-то обманную внешность приплел!.. Ну?!
Сейчас Матвей проснется-отряхнется и заревет возмущенной белугой. Наверно, с утра пораньше взгрели из головного института. Тем более полезно эмоцию перебить.
— Ну?!
— У них такая служба… Наверное, какие-то причины… Позвонил, говоришь? По 34–03?.. Ничего не поделаешь. Что-нибудь надо придумать. Попозже. Завтра… Или послезавтра…
Околесица! И это Матвей?!
— Ты что?! Свихнулся? Тренажер ждет! — явно с Кирилловым что-то стряслось. — Что с тобой стряслось?!
— С-со мной? Со мной к-как раз ничего. Извини, тут дела.
— Погоди, — взбесился Мареев. — Погоди, я сейчас к тебе подойду!
— Не-ет! — вдруг заверещала трубка совершенно непотребной панической нотой.
Мареев сильным вихрем пронесся по коридорной кишке от проходной инженерного в административный корпус. Вечные курящие безработники жались к стенкам: па-аберегись!
Люська разбирала почту. Груда конвертов, пакетов — очень важно. Головы не подняла, а наоборот еще ниже склонилась над столом. Путь в кабинет она перекрывала, как только она и умела. А умела. Граница на замке! Только непреклонности не было в Люське, ее всегдашней непреклонности: через мой труп! А была в ней обреченность. Как если бы напирали превосходящие силы, и надежды удержаться никакой, но надо до последнего, а там — пусть через труп, у которого, главное, совесть осталась чиста. Пугающие Люськины серьги, свисающие до ключиц розовыми гроздями, мелко дрожали.
Мареева, что ли, здесь опасаются?! Мареев, что ли, превосходящие силы?! Свихнулись, точно! Это же он, Мареев! Он и Кириллову на дню минимум трижды звонит и минимум однажды заявляется приватно поскандальничать. Люська!
— А его нет! — Люська с усилием подняла голову, будто в каждой серьге у нее по пуду. И, держа вес, натужно выдавила: — Он уехал. Срочно. Ему в головном по наряду получать аппаратуру. И ревизировать.
На рогатой вешалке висели замшевый Люськин пыльник и понурый плащ-ветеран Кириллова. Чтоб Марееву не был знаком этот плащ! Еще со студенческой скамьи.
— Вот же его плащ!
— А он на машине. За ним приехали.
— Я две минуты назад звонил!
— А он минуту назад уехал. За ним приехали, и он уехал. Он же вам сказал, что — дела…
Вам? Кому — вам! Ему, Марееву? С каких-таких пор Люська с ним на вы?
Она делала вид, что целиком и полностью поглощена вскрытием корреспонденции. Ножницы, хрустя, лязгая, чавкая, расстригали широкоформатные конверты в один мах. Большие ножницы, впору газон ими ровнять. Два конца, два кольца. Оба кольца были схвачены судорожно-белыми пальцами, а концы — опасные, пронзительные — упреждали возможный рывок Мареева к двери кабинета. Целили в живот, в грудь, в лицо. Ничего себе!
Пусть! Мареев сел и раскрыл чтиво.
«Мертвые не потеют». Он дождется, пока этот балаган кончится. Должен ведь этот балаган кончиться! И он будет тут сидеть, пока… Все равно некуда деваться.
Читать не получилось. Атмосфера сгущалась. Как в транспорте: сидя и уткнувшись в книгу, ощущаешь присутствие и уже не читаешь, а ждешь, когда же взрыв: «Расселись тут, молодежь! А их так воспитали!» Вот и Мареев не мог сосредоточиться на тексте, ждал. И взорвалось:
— Что вы тут сидите! — Люська была на грани истерики, выкрикнулась умоляюще-умиротворяюще. — Матвей Сергеевич все равно сегодня не примет! У него дела, понимаете?! Де-ла! Он же предупредил! Он с утра как белка в колесе! Его нет! И не будет! Он устал! Взмок! Пот градом катит!
Может, у Люськи обычный женский бзик? Беспричинная раздражительность и вообще…
— Мертвые не потеют! — погасил Мареев и скорчил зверскую гримасу. Благо, книжка вот она.
— Ой-ей!
Вот это пошутил! Люська выскочила из-за стола и спиной прижалась к дермантиновой двери квадратно-гнездовой обивки. Ножницы растопырились рачьей клешней.
А за дверью, там внутри, в кабинете… некий шорох.
«Его нет! И не будет!» Не похоже. А на что это вообще похоже! Дурдом! Марееву работать надо, а тут…
— Так, — сказал Мареев. — У меня впечатление, что мне морочат голову. — Он достал пачку и стал намеренно-нервно выбивать оттуда сигарету.
Болгарские канули в один день по всему городу, а у него еще блок. Потому что не курит толком, а так, под настроение. Как раз и настроение. Сейчас вечный стрелок Люська загорится при виде «Родоп», и они мирно, как бывало…