Мегрэ поднялся по ступенькам крыльца, поискал звонок и только тут увидел, что дверь приотворена. Тогда он вошел в переднюю, ступая нарочито громко, чтобы дать знать о себе, но, несмотря на это, монотонный монолог в гостиной продолжался. Мегрэ снял мокрый плащ, шляпу, вытер о половик ноги и постучал. – Войдите… Женевьева, открой дверь. Но Мегрэ уже сам распахнул ее. В гостиной, освещенной лишь одной лампой, он увидел у камина мадам Но с шитьем в руках, сидящую напротив нее очень пожилую даму и девушку, которая шла к нему навстречу…
– Простите, я, быть может, не вовремя…
Девушка с тревогой смотрела на Мегрэ-не выдаст ли он ее. Он лишь молча поклонился ей.
– Ну что вы, господин комиссар… Моя дочь Женевьева… Она так жаждала познакомиться с вами, что вся ее хворь улетучилась… Разрешите представить вас моей матери…
Так вот она какая, Клементина Брежон, урожденная Ла Ну, которую все здесь фамильярно называют просто старой Тиной. Подвижное лицо ее до странности походило на лицо Вольтера, каким его изображают скульпторы. Маленькая, живая, она вскочила и заговорила резким фальцетом:
– Ну как, комиссар, взбудоражили наш бедный Сент-Обен? Раз десять-да что я говорю, гораздо больше! – я видела, как вы проходили мимо моего дома, а после обеда смотрю-вы уже и помощника себе завербовали… Луиза, знаешь, кто служил комиссару поводырем?
Интересно, она выбрала слово "поводырь", чтобы подчеркнуть комизм положения? Щупленький Луи водит за собой огромного, толстого Мегрэ! Луиза Но, которая отнюдь не унаследовала живости своей матери, продолжала молча сидеть, склонившись над шитьем и покачивая головой; только слабая улыбка на ее продолговатом бледном лице свидетельствовала о том, что она внимательно слушает.
– Сын Фийу… Этого следовало ожидать… Мальчишка, верно, специально искал вас, комиссар… Небось нарассказал вам с три короба…
– Нет, мадам, отнюдь. Он только помог мне найти тех, кого я хотел повидать. Без него мне пришлось бы туго, ведь местные жители не очень-то общительны.
Женевьева села на свое место и теперь пристально смотрела на Мегрэ, словно он загипнотизировал ее. Мадам Но время от времени поднимала глаза от шитья и украдкой бросала взгляд на дочь. Гостиная выглядела точно так же, как вчера, все вещи незыблемо стояли на своих местах, создавая ощущение мертвящего покоя, и одна лишь мадам Брежон вносила в эту атмосферу какую-то жизнь.
– Я, комиссар, уже старуха. Помню, однажды было нечто подобное, весь наш городок взбаламутился, и куда больше, чем теперь… В Сент-Обене чуть междоусобица не началась. Существовала здесь мастерская сабо, работало в ней человек пятьдесят-и мужчины, и женщины. А время смутное было-по всей Франции то и дело вспыхивали забастовки, рабочие, чуть что, сразу устраивали демонстрации…
Мадам Но, слушая мать, подняла голову от шитья, и Мегрэ прочел на ее худом лице, поразительно похожем на лицо следователя Брежона, тревогу, которую она тщательно пыталась скрыть.
– Был там один рабочий, Фийу его звали. Неплохой человек, но любил выпить, а уж как выпьет, возомнит себя трибуном. И с чего же все началось? В один прекрасный день приходит он к хозяину и предъявляет ему разные требования, не знаю уж там, какие. А через несколько минут дверь распахивается, и из нее спиной вперед пулей вылетает этот самый Фийу и, пролетев несколько метров, плюхается в канал.
– Это был отец моего провожатого?
– Да, отец. Теперь его уже нет в живых. А время было такое, что безучастным никто не мог остаться-или ты за Фийу, или за хозяина. Сторонники хозяина утверждали, будто Фийу явился в контору пьяный и вел себя глупейшим образом, так что хозяину пришлось силой вышвырнуть его, а дружки Фийу кричали, что хозяин был якобы безобразно груб и, в частности, когда речь зашла о детях, цинично сказал: "Что я могу поделать, если по субботам мои рабочие напиваются и от скуки делают детей?"
– Вы сказали, что Фийу умер?
– Да, два года назад. От рака желудка.
– А тогда, во время этой истории, многие были на его стороне?