Кавр молча опустил голову, и тогда Мегрэ спросил:
– Так что же вы скажете мне? И тогда Гру-Котель, дойдя до крайнего предела подлости, заявил:
– Она сама начала…
– О, конечно. И она давала вам читать мерзкие развратные книжонки?
– А я и не давал…
– И не показывали ей кое-какие гравюрки, которые я обнаружил у вас на полках?
– Она сама их нашла, без меня…
– Но вы сочли необходимым объяснить девушке, что на них изображено?
– Среди мужчин моего возраста не у меня одного молодая любовница… Я ее не принуждал… Она была так влюблена…
Мегрэ оглядел его с ног до головы и оскорбительно рассмеялся.
– И опять же это ей пришло в голову пригласить Ретайо?
– Согласитесь, если она решила завести другого любовника, дело ее. Я считаю, что это наглость с вашей стороны – упрекать в этом меня! Только что при моем друге Но…
– Как вы его назвали?
– При месье Но, если вы предпочитаете, я не мог вам ответить, и вы оказались в выгрышном положении.
У крыльца остановилась машина. Мегрэ вышел в переднюю, открыл доктору дверь и, словно он был хозяином дома, сказал:
– Быстрее к Женевьеве… Потом он вернулся в гостиную, все еще держа в руке письмо.
– Итак, месье Гру-Котель, вы потеряли от страха голову, когда Женевьева сказала вам, что забеременела… Вы трус. И всегда были им. Жизнь настолько пугает вас, что вы боитесь жить своим умом и цепляетесь за других… Вот так и с ребенком… Ответственность за него вы решили взвалить на какого-нибудь простака, который поверит, что отец-он… Как это ловко вы придумали!.. Заманили юношу, который был убежден, что он в самом деле любим… И в один прекрасный день он узнал, что его объятия не остались без последствий… Что делать бедняге? Только пойти к папочке, броситься перед ним на колени, вымолить прощение и заявить, что он готов искупить свою вину и жениться. А вы бы, как и раньше, оставались любовником Женевьевы, да? Подлец!
А ведь это Луи натолкнул Мегрэ на правильный путь, когда сказал: "Альбер был взбешен… Прежде чем пойти на свидание, он выпил подряд несколько рюмок…" А поведение юноши с отцом Женевьевы? Он говорил с ним вызывающим тоном, оскорблял Женевьеву…
– Каким образом Альбер Ретайо все узнал?
– Не знаю…
– Вы предпочитаете, чтобы я спросил у Женевьевы?
Гру-Котель пожал плечами. В конце концов, что это изменит? Все равно ему ничего не угрожает.
– Ретайо каждое утро брал почту своего хозяина, когда ее еще только разбирали… Проходил за перегородку, иногда даже помогал сортировать письма. На одном из них, адресованном мне, он узнал почерк Женевьевы… Она прибегла к этому письму, потому что в течение нескольких дней нам не удавалось поговорить наедине…
– Понятно… – Если бы не это, все бы уладилось… И еще если бы вы не совали свой нос куда не надо… Теперь ясно, отчего Альбер был в бешенстве в тот вечер, когда со злосчастным письмом в кармане шел на последнее свидание с любовницей, так низко обманувшей его. И, естественно, он решил, что все, в том числе и родители Женевьевы, сговорились окрутить его. Перед ним разыграли комедию. Встреча с отцом, который сделал вид, будто случайно застал его на месте преступления,лишь последний ее акт, разыгранный для того, чтобы заставить его жениться на Женевьеве.
– Откуда вы узнали о письме?
– Немного позже я тоже зашел на почту, и мадемуазель Ренке сказала, что для меня, кажется, есть письмо… Она долго искала его, но так и не нашла… Я позвонил Женевьеве… Потом я спросил на почте, не был ли там кто-нибудь при сортировке писем, а узнав, что был Ретайо, понял, и…
– И, решив, что дело плохо, почувствовал необходимость поехать в Ла-Рош-сюр-Йон повидаться с вашим другом начальником канцелярии префекта…
– Это мое личное дело.
– А вы, Жюстен, что скажете?
Но Жюстен Кавр снова уклонился от ответа. Кто-то, тяжело ступая, спускался по лестнице. Дверь распахнулась, и вошел Этьен Но, мрачный, подавленный. По его глазам видно было, что он тщетно пытается найти ответ на мучившие его вопросы.
И тут Мегрэ вдруг уронил письмо, да так неудачно, что оно упало в камин прямо на поленья, и его сразу же охватило пламя.
– Что вы сделали!
– Простите… Впрочем, это уже неважно. Ваша дочь вне опасности, и она сама сможет сказать вам, что там было написано…
Поверил ли Этьен Но, что Женевьева действительно вне опасности, или же он просто искал успокоения, как больной, который догадывается, что его обманывают, и верит утешительным словам врача лишь наполовину, а то и вовсе не верит, но все-таки жадно ловит каждое слово надежды?