— Дальше?
— Он побледнел. Скривился. Сухо поздоровался с бразильцами, потом подхватил жену под руку и утащил с собой, ни слова не говоря. По-моему, она проспала до четырех дня. До этого времени в номере все было тихо. Потом я услышал за стенкой шепот. Мортимер позвонил, чтобы ему принесли газеты.
— Газеты хоть молчат об этом деле?
— Молчат, выполняют указание. Только небольшая заметка, что в «Северной звезде» обнаружен труп и полиция подозревает самоубийство.
— Дальше?
— Официант принес в номер лимонный сок со льдом. В шесть Мортимер спустился в холл, несколько раз с озабоченным видом прошелся около меня. Отправил шифрованные телеграммы в свой нью-йоркский банк и секретарю, который вот уже несколько дней, как уехал в Лондон.
— Это все?
— Сейчас они кончают обедать. Устрицы, жареный цыпленок, салат. Мне все сообщают. Управляющий в таком восторге, что запер меня здесь, готов просто разорваться на части, только бы мне угодить. Заходил сейчас сообщить, что Мортимеры заказали места в «Жимназ». Дают «Эпопею»! Четыре действия, кто играет — не знаю.
— Номер Петерса?
— Пусто! Туда не входил ни один человек. Я запер дверь на ключ и засунул в замочную скважину кусочек воска: кто бы ни вошел, об этом мне станет известно.
Мегрэ схватил куриную ножку, за которую тут же принялся без зазрения совести, тщетно оглядывая комнату в поисках отсутствующей печки. В конце концов он уселся на радиатор и спросил:
— Выпить нечего?
Торранс подал ему бокал превосходного белого макона.
Мегрэ жадно выпил. В ту же минуту в дверь постучали — на пороге с заговорщическим видом появился слуга.
— Управляющий просил передать, что месье и мадам Мортимер вызвали свою машину.
Мегрэ окинул взглядом стол, все еще ломившийся от снеди, — так же тоскливо смотрел он недавно на печку в своем кабинете.
— Поеду туда, — сокрушенно вздохнул он. — Оставайся.
Он слегка привел себя в порядок перед зеркалом, вытер губы и подбородок. Минутой позже он уже сидел в такси, ожидая, пока Ливингстоны сядут в свой лимузин.
Они не замедлили появиться: на нем поверх фрака было черное пальто, она, как и накануне, куталась в меха.
Миссис Ливингстон чувствовала себя, наверное, не очень уверенно, так как муж незаметно поддерживал ее под локоть. Автомобиль бесшумно тронулся.
Мегрэ, который не знал, что в «Жимназ» премьера, чуть было не остался на улице. У входа стоял пикет муниципальной гвардии. Зеваки, невзирая на дождь, глазели, как собирается публика.
Комиссару пришлось вызвать директора, помозолить глаза в вестибюле — был он как белая ворона, поскольку один был не во фраке.
Директор нервничал. Махал руками.
— Только этого не хватало! Да вы двадцатый, который просит у меня «одно местечко»! Нет больше мест, нет! А вы даже не в вечернем костюме…
Директора теребили со всех сторон.
— Вот видите! Поставьте себя на мое место!
В конце концов Мегрэ пришлось стоять в проходе у двери между билетершами и продавщицами программ.
У четы Мортимер Ливингстон была заказана ложа. Сидело в ней шестеро, включая одну принцессу и одного министра. Люди входили и выходили. Склонялись над протянутой для поцелуя рукой. Обменивались улыбками.
Поднялся занавес, открыв залитый солнцем сад. Послышалось шиканье. Шепот. Шарканье ног. Наконец актер начал свой монолог, сначала неуверенно, но вскоре голос его окреп, спектакль начал набирать силу.
Однако опоздавшие продолжали занимать свои места.
Снова шиканье. Где-то захихикала женщина.
Мортимер выглядел как никогда шикарно. Фрак на нем сидел безукоризненно. Белый пластрон оттенял смуглость лица.
Заметил он Мегрэ? Или нет? Билетерша принесла комиссару табурет, который ему пришлось разделить с толстой дамой в черном шелковом платье — матерью одной из исполнительниц.
Первый антракт, второй. В ложах постоянное движение.
Искусственные восторги. Обмен поклонами между партером и бельэтажем.
В коридорах, фойе, даже на галерке возбужденный гул.
Негромкое перечисление имен — магараджи, финансовые магнаты, государственные деятели, художники.
Мортимер трижды выходил из ложи, появился на авансцене, потом в партере, вступил в беседу с бывшим премьер-министром, чей звучный смех разносился на двадцать рядов.