В серо-зеленых глазах Петерса Латыша читался волевой характер людей подобного склада. Но стоило только Мегрэ отнести его именно к этой категории интеллектуалов, как в Петерсе Латыше начинали появляться совершенно противоположные черты, которые никак не вязались с первым впечатлением.
На безукоризненную фигуру постояльца отеля «Мажестик» как бы накладывалась неясная тень Федора Юровича, бродяги в макинтоше, который явился во Францию из России.
В том, что это был один и тот же человек, Мегрэ уже почти не сомневался и располагал материальными подтверждениями этого.
Вечером, в день своего приезда, Петерс исчезает. На следующее утро Мегрэ находит его в Фекане, но это уже не он, а Федор Юрович.
Он возвращается в гостиницу на улице Сицилийского короля. Спустя несколько часов в ту же гостиницу приходит и Мортимер. Потом оттуда выходит несколько человек, среди которых какой-то бородатый старик. А наутро Петерс Латыш вновь оказывается у себя в номере в отеле «Мажестик».
Самое удивительное, что, если не обращать внимания на их просто удивительное физическое сходство, между двумя этими людьми не было ничего общего.
Федор Юрович представлял собой законченный тип бродяги-славянина — одержимый, опустившийся человек, тоскующий по прошлому. Ни одной фальшивой ноты. Ошибка исключена: достаточно вспомнить, как он облокачивался о стойку в феканском кабаке.
С другой стороны — Петерс Латыш, тип безупречного интеллектуала, само воплощение аристократизма, что бы он ни делал: просил у портье огня, надевал шикарную английскую шляпу из серого фетра или небрежно прогуливался по солнечной стороне Елисейских полей, принимая воздушные ванны и разглядывая витрины.
Само совершенство, не имеющее ничего общего с показным лоском! Мегрэ тоже приходилось порой перевоплощаться. Вообще-то полицейские гримируются и переодеваются гораздо реже, чем это принято считать, но, случается, этого настоятельно требуют обстоятельства.
Так вот, какое бы обличив ни принимал Мегрэ, он оставался самим собой — его выдавал взгляд, дрожание век.
Приняв, например, облик крупного скототорговца (ему пришлось однажды выступать в этой роли, и весьма успешно), Мегрэ «играл» этого скототорговца. Но он не перевоплотился в него. Это была лишь маска.
Петерс Латыш же, становясь то Петерсом, то Федором, полностью перевоплощался.
Комиссар мог бы так сформулировать свои впечатления: это был одновременно и тот и другой человек, и не только внешне, но и внутренне. Вероятно, уже давно, а может быть, и всегда, этот человек вел попеременно эти два, столь разных образа жизни.
Но комиссару пока не удалось собрать свои мысли воедино — может быть, слишком соблазнительно легка была та атмосфера, которая окружала его во время неторопливой прогулки по Елисейским полям. Однако неожиданно в образе Латыша появилась трещина.
Обстоятельства, предшествовавшие этому событию, заслуживали внимания. Петерс остановился напротив ресторана «Фуке» и уже начал было переходить проспект, явно намереваясь выпить аперитив в баре этого роскошного заведения.
Но тут он изменил свое решение, вновь двинулся вперед по тротуару, постоянно ускоряя шаги, и неожиданно резко свернул на Вашингтонскую улицу.
Там находилось бистро, одно из тех заведений, которые встречаются в самых шикарных кварталах и предназначаются для шоферов такси и прислуги.
Петерс вошел. Комиссар последовал за ним и оказался в бистро как раз тогда, когда тот заказывал себе некое подобие абсента.
Он стоял перед подковообразной стойкой, по которой время от времени проводил грязной тряпкой официант в синем фартуке. Слева от него расположилось несколько каменщиков в пропыленной одежде. Справа оказался инкассатор газовой компании.
Окружающие были шокированы безупречным обликом Латыша, изысканной роскошью мельчайших деталей его туалета.
Видно было, как блестят его слишком светлые, подстриженные щеточкой усики, редкие брови. Латыш взглянул на Мегрэ, вернее, на его отражение в зеркале, в котором они и встретились глазами.
И комиссар уловил подрагивание губ, чуть заметное трепетание ноздрей.
Чувствовалось, что Петерс вынужден следить за собой.
Вначале он пил медленно, но затем залпом проглотил то, что еще оставалось в стакане, указав пальцем:
— Повторите.
Мегрэ заказал себе вермут. В тесном баре он выглядел еще крупнее, еще массивнее. На Латыша он смотрел неотрывно.